Я проснулась с бешеным сердцебиением. Мобильник заливался маршем – это у меня рингтон такой. Прежде чем взять трубку, я взглянула на часы.
Десятый час. Чуть не проспала!
– Алло?
Я была уверена, что это Лев Львович.
– Антонина, здравствуйте. Давайте встретимся прямо сейчас. Около Гоголя – который на бульваре. Знаете?
Громов!
– Конечно, знаю. Но… почему так внезапно?
– Почувствовал, что нам необходимо срочно встретиться. После того как я побывал в коме, у меня бывают озарения. Я им верю. Отменил две встречи, освободил утро. Приезжайте. Встретимся через час.
– Хорошо. Только мне тоже нужно перенести одну встречу.
– Всё, договорились. Через час.
Я немедленно позвонила Льву Львовичу, но абонент был недоступен. Набрала Громова – он успел отключить телефон.
Наскоро одевшись, выскочила на улицу, взяла машину. С дороги попеременно звонила то Громову, то Льву Львовичу – оба не отвечали.
Я попросила остановить возле кинотеатра «Художественный», на краю Арбатской площади. С одной ее стороны, на бульваре, стоял веселый советский Гоголь; с другой – прятался в кустах грустный, дореволюционный. Время было пять минут одиннадцатого.
В нерешительности я заметалась: куда бежать – налево или направо? К веселому Гоголю или к грустному? К Громову или к Льву Львовичу?
Выбор следующей фразы:
1. Глубоко вздохнула. Побежала на бульвар к веселому Гоголю. (Вам на эту страницу)
2. Глубоко вздохнула. Побежала в скверик к грустному Гоголю. (Вам на эту страницу)
Часть третья
ветвь четвертая
Пальцы у меня были холодные и дрожали. В прежней жизни я бы постеснялась протягивать мужчине такие руки. А сейчас подумала: «Не надо ничего скрывать. Какая есть, такая есть». И молча подала влажные ладони.
– Не так. Пальцами правой руки возьмитесь за запястье левой. Левой рукой нащупайте пульс на моей правой руке. Да, правильно. – Громов проделал то же самое – своей правой рукой взялся за левую, а правой слегка стиснул запястье моей правой. Получился замкнутый квадрат. – Сейчас молчите, считайте свой пульс и мой. Через некоторое время они сравняются… Нет, смотреть не нужно. Закройте глаза, постарайтесь расслабиться…
Я так и сделала. Пульс у меня был частый и слабый, у Громова редкий и отчетливый. А ощущать пожатие его сильных и теплых пальцев было приятно. И как-то успокоительно. Словно ко мне подключился некий источник энергоснабжения.
Приоткрыв глаз, я посмотрела на руки Олега Вячеславовича. То, что я раньше не обратила на них внимания, – следствие болезни. В прежней жизни я всегда смотрела мало-мальски интересному мужчине на руки. Поразительно, как много рассказывают они о человеке. Часто бывает, что у писаного красавца отвратительные руки – я сразу перестаю таким интересоваться. Наоборот тоже бывает. Наверное, я фетишистка, но красивый мужчина для меня в первую очередь – мужчина с красивыми руками.
У Громова руки были замечательные: не большие и не маленькие, с длинными пальцами, с идеальными, но не наманикюренными ногтями (ненавижу мужиков с маникюром!). На правой чуть оттянулся манжет и было видно часть сильного, но не толстого запястья, покрытого как раз такой, как нужно растительностью. Еще три недели назад я прямо влюбилась бы в такие руки.
– Не подглядывайте, Тоня. Так нечестно. – Я поскорее зажмурилась. – Если вам неуютно сидеть неподвижно и молча, давайте я вам прочту какое-нибудь убаюкивающее стихотворение.
И монотонно, протяжно полузапел:
– «Спят беды все. Страданья крепко спят. Пороки спят. Добро со злом обнялось. Пророки спят. Белесый снегопад в пространстве ищет черных пятен малость. Уснуло все. Спят крепко толпы книг. Спят реки слов, покрыты льдом забвенья. Спят речи все, со всею правдой в них. Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья. Все крепко спят: святые, дьявол, Бог. Их слуги злые. Их друзья. Их дети. И только снег шуршит во тьме дорог. И больше звуков нет на целом свете…»
Я забыла про голос! Красивые руки – это в мужчине первое. А второе – голос. У Олега Вячеславовича голос был волшебный. Это особенно сильно чувствовалось, когда отключалось зрение. Мягкий, глубокий, с легкой хрипотцой.
Две недели назад я перестала быть женщиной. Я превратилась в трясущийся от страха студень. Казалось, что женское сгинуло, больше оно не вернется и не понадобится. Зачем, если осталось всего три месяца? А оказывается, вот оно. Хватило малости: прикосновения красивых рук, звука красивого голоса – и женское зашевелилось, воспряло.
Еще запах. Он тоже может примагничивать или отталкивать. У меня невероятно чуткое обоняние – это из-за склонности к мигреням. Я никогда не могла иметь дело с мужчиной (в интимном, разумеется, смысле), если от него неправильно пахнет. К мужской парфюмерии, как к маникюру, у меня аллергия. Запах должен быть свой собственный.
Я опять подглядела через ресницы. Глаза у Громова были плотно закрыты. Осторожно, чтоб не шуршать одеждой, наклонилась. Потянула носом.
М-м-м, какой это был запах! Даже голова закружилась. Я поскорее распрямилась.
– Ну что такое, Тоня? Что вы всё дергаетесь? – расстроенно спросил Олег Вячеславович. – Пульс совсем было сравнялся – и снова скакнул. Ладно, ждать больше не будем. Давайте побеседуем. Не подсматриваем… Сделаю-ка я вот что, для верности…
Он высвободился, зашелестел чем-то. Я открыла глаза. В руках у него была полоска плотной ткани.
– Наклонитесь-ка. – Он затянул повязку у меня на затылке. – Теперь вас ничто отвлекать не будет. Представьте, что разговариваете не со мной, а с пустотой, с воздухом. И постарайтесь быть предельно откровенной.
– Постараюсь…
Но воспринимать его как пустоту и воздух стало совершенно невозможно. Его запах меня притягивал, голос волновал, руки заряжали электричеством.
– Вы сказали, что никогда по-настоящему не любили. Трудно поверить, что в вашей жизни не было любви. Вы ведь красавица. Натуральная красавица, даже косметикой не пользуетесь.
– Это я сейчас распустилась, раньше пользовалась. Но вы правы. Я красивая. Только в смысле любви это не помогает. Скорее наоборот. Я с детства знала, что я не такая, как другие девочки. Особенная. На меня смотрели, будто я что-то подарила или пообещала подарить. А я ничего никому не дарила и не обещала. Я просто такою родилась. Понимаете, когда привыкаешь к этим взглядам, к тому, что на тебя оборачиваются, всё время водят вокруг хороводы… Тебе становится всего мало. Ты чувствуешь, что заслуживаешь большего. А на самом деле ты ничего не заслуживаешь. Просто у тебя смазливая мордашка и пропорционально сложенная фигура. Ты одариваешь мужчину своим экстерьером, и вроде как можно больше ничего не давать. Большинству и не нужно, им хватает. Я… я понятно объясняю?
