– Ты пришел, чтобы силой заставить меня обрядиться в этот ужасный костюм?
– Мне не нравится это слово. Я король Халии, разве не так? Мне достаточно отдать приказ, и он тут же исполняется. Заставлять силой – это ниже моего достоинства.
– Мы уже проходили и это. Ты король, но не мой.
Шона услышала, как Ядира тихо охнула. Она не обратила на это внимания, потому что ее встревожило другое: приступ стыда. Получалось, что она отлично знает, что противостоять Малаку плохо, но почему-то упорно так поступает.
– Шона, я получаю огромное удовольствие от препирательств с тобой, особенно когда они заканчиваются в мою пользу. Но сейчас для игр времени нет. Дело срочное и важное, иначе я поддержал бы твою забавную тягу носить не снимая самые уродливые наряды из твоего гардероба. И стоять во время трапезы. И игнорировать своих наставников. И все остальные бессмысленные попытки бросить мне вызов.
– Я ни за что…
– Шона. – Тон Малака изменился, и Шона поняла, что перегибает палку. – Дело не в тебе. Дело не в какой-то битве, которую тебе почему-то нужно вести со мной. Дело в Майлзе.
Она нервно сглотнула.
– Майлзу безразлично, во что я одета.
– Уверен, что нет, – холодно возразил Малак. – Мы обсуждаем мою официальную коронацию и то, что будет дальше. Майлза представят как моего сына и наследника, как наследного принца Халии. Это будет его первое появление в этом статусе перед королевством и, по сути, перед всем миром. Тебе действительно хочется, чтобы все внимание было сосредоточено на твоем неуместном наряде? Ты таким образом хочешь испортить торжественный выход своего сына?
– Я на все это не соглашалась. Я не соглашалась на то, чтобы Майлза выставляли напоказ…
– Я оттягивал это, сколько было возможно, – сказал Малак. – Больше откладывать нельзя. Майлз здесь. Он счастлив. Не могу представить, чтобы он воспринял нудную, скучную церемонию иначе, кроме как одно из его обычных приключений во дворце. Так что проблема не в Майлзе. Проблема в тебе, Шона.
Приступ стыда превратился в угрызения совести. Шона попыталась отмахнуться от них: ну и плевать, едва ли ее наряд что-то изменит в судьбе ее ребенка.
«Ты забываешь о его перспективе, – с той же неумолимостью, что и Малак, сказал внутренний голос. – О его будущем».
– Ты собираешься представить его королевству как наследного принца, – заметила Шона. – Я тебе для этого не нужна. Поэтому не важно, в каком наряде меня увидит публика.
Малак слегка свел брови, и Ядира пулей вылетела из комнаты. Затем он устремил взгляд на Шону.
– Я стараюсь быть с тобой терпеливым, – пояснил он, хотя его тон указывал на то, что это самое терпение на исходе. – Если хочешь, можешь все ночи напролет спорить со мной в уединении моих личных покоев. Я это приветствую. Возможно, я даже желаю этого, потому что это единственное, что осталось у меня от прежней беззаботной жизни, когда у меня не было власти по щелчку пальцев лишить кого-то жизни.
– Это угроза? – спросила Шона.
– Теперь ясно, что я слишком долго позволял тебе закрываться от реальности. Скажи, Шона, неужели я требую от тебя слишком много? Есть определенное представление о том, как должна выглядеть мать наследного принца Халии. И я прошу тебя одеться должным образом исключительно ради того, чтобы защитить его. Я подозреваю, что ты просто не хочешь видеть истинное положение вещей.
– Майлзу безразлично, как я одета, – повторила Шона и с горячностью добавила: – Мой наряд не имеет никакого отношения ни к нему, ни к той роли, что ты уготовил ему.
– Я бы хотел, чтобы это было так, – покачал головой Малак. – Возможно, это справедливо для той страны, откуда ты приехала, но не для Халии. Нравится тебе или нет, но народ очень пристально следит за линией поведения королевской семьи. И трагедия в том, что я всегда игнорировал эту линию. Я был плейбоем. Я был разочарованием. Я был причиной многих скандалов. Я приводил в ужас добропорядочных граждан тем, что целыми днями валялся в кровати. Все это происходило потому, что вероятность моего вхождения на трон была нулевой. Сейчас все по-другому.
– Мои соболезнования, – хмыкнула Шона.
– Это, как ни печально, означает, что каждое мое движение, каждое мое слово, каждое мое действие должны быть выверены, дабы компенсировать мои промахи.
– У тебя, кажется, сложилось неправильное впечатление, будто твоя жизнь и твои проблемы каким-то образом стали моей жизнью и моими проблемами.
– Чего ты хочешь, Шона? – требовательно произнес Малак. – Ты не хочешь быть королевой. Ты не хочешь учиться, чтобы войти в наше общество. Ты не хочешь принимать ничего, что помогло бы тебе чувствовать себя здесь комфортнее. Ты предпочитаешь показывать всем, даже самой последней служанке, что ты здесь чужая и никогда своей не станешь. Это так? Ты этого хочешь? Если да, то ты скоро добьешься своего.
Шона была потрясена тем, как точно Малак описал ее поведение. И ведь во всех приемных семьях она вела себя именно так.
Неужели ничего не изменилось? Она уже восемь лет не живет в приемной семье и сама имеет четырехлетнего ребенка. Неужели она ничему не научилась за это время? Неужели она все тот же угрюмый подросток, уверенный в том, что никто не захочет усыновить его, и, следовательно, заранее отталкивающий всех прочь?
Шоне захотелось ударить стоявшего перед ней мужчину за то, что он с такой легкостью препарировал ее. Ей захотелось показать себя зрелой женщиной – ну, так, ради разнообразия. Но она не могла отказаться от своего единственного оружия даже несмотря на то, что каждый раз, применяя его, сама же и вредила себе. Она просто не знала, как остановиться.
– О чем бы мы ни говорили, мы говорим только о тебе, – вопреки собственным размышлениям сказала Шона. – О твоей жизни. О твоем королевстве. О твоем троне. О твоем сыне. Все ты, ты и ты. Ты король и постоянно мне об этом напоминаешь. – Она обнаружила, что ее кулаки крепко сжаты. – Но существует и моя жизнь. У меня есть свои мечты. Свои надежды. Свои…
– Замечательно, – перебил ее Малак и шагнул к ней. – Расскажи мне о своих мечтах, Шона. И я сделаю их явью.
– Я хочу быть свободной, – отрезала она.
Он рассмеялся. Правда, невесело.
– Что это значит для тебя? – спросил он. – Ты все время говоришь о свободе, ты одержима ею, но можешь объяснить мне, что бы ты сделала с этой свободой?
Шона сердито посмотрела на него.
– Главное, я не потерпела бы никаких комментариев о своем гардеробе.
Малак не заглотнул наживку.
– Ты вернулась бы в ресторан в Новом Орлеане? Ты тянула бы лямку на двух работах, тщетно пытаясь свести концы с концами? Выкраивала бы деньги, чтобы заплатить за халупу в жутком районе? Последние четыре года у тебя была свобода, чтобы воплотить в жизнь свои мечты. И чего ты добилась?
Шона чувствовала, что вот-вот сорвется.
