Шона задвигала бедрами и стала раскачиваться вперед-назад. Опираясь на ноги Малака, она приподнималась и снова опускалась. Снова и снова. Снова и снова, всей душой ощущая, что это именно то, к чему она так долго стремилась.
Шона посмотрела в зеркало. Глаза Малака сияли, он был прекрасен, как этот дворец и пустыня, в которой он правил. Себя она едва узнала: затуманенный взгляд, выражение безграничной радости на лице.
«Если бы это была незнакомка, – прошептал ей внутренний голос, – ты бы сказала, что она красавица».
– Я хочу… – проговорила Шона. Слова сами по себе сорвались с ее языка.
– Ну, говори, – сказал Малак, целуя ее в шею. – Говори, что ты хочешь.
– Я хочу тебя, – с трудом произнесла она и почувствовала, как его губы растянулись в улыбке.
– Я у тебя уже есть. Я внутри тебя.
– Прошу тебя, – простонала она. – Прошу тебя, Малак…
– Расскажи мне, что ты хочешь, – потребовал он. – Расскажи, что тебе надо, Шона.
– Я хочу… всего…
Малак нашел набухший бугорок у нее между ног.
– Ваше желание для меня закон, – страстно сказал он. – Моя королева.
Он принялся ласкать Шону, и ее пронзила острая, как копье, и одновременно сладкая боль. Она изогнулась, затрепетала и, отдаваясь уносящему ее с собой вихрю, достигла высшего наслаждения. Малак быстро последовал за ней, шепча ее имя.
Они долго не шевелились. Малак оставался в Шоне, превращая их в единое целое. Шоне не хотелось двигаться. Чувствуя приятную слабость во всем теле, она ощущала надежную опору его плеча. Когда она открыла глаза, то увидела их отражение в зеркале.
На фоне огромного Малака Шона выглядела хрупкой и изящной, как драгоценность. Она ждала, что ее охватит стыд при виде такой картины. Что она испытает отвращение к самой себе. Или насмешливый голос, который звучал с тех пор, как она надела это платье, обзовет ее дурой. Заявит, что ей нет места здесь.
В этом дворце. С этим мужчиной.
Будет повторять ей все то, что она и сама знала и что было истинной правдой.
Ведь еще до того, как Малак стал королем, ей отлично было известно, что он не для нее. Что одна ночь, проведенная с ним, – это и так больше, чем она заслуживала.
Однако сейчас этот голос молчал. А может, она просто не слышала его, потому что была поглощена своими ощущениями. Малак, все еще твердый и горячий, оставался в ней, и она стремилась впитать в себя каждую капельку радости, которой ее наполнило их соитие.
– Взгляни на себя, – тихо проговорил Малак.
Шона повернула голову и встретилась взглядом с его отражением. Она была готова к тому, что он сейчас скажет все то, что она сама думала про себя, прогонит ее, как и должно. Однако на его лице было только одобрение, а в глазах все еще горел огонь страсти.
– Взгляни на нас, – сказал он. – Разве можно сомневаться, что твое место здесь?
Шона не знала, что он подразумевает под «здесь» – во дворце или в его объятиях. Она не спросила об этом. Она не смогла бы объяснить себе почему. Не объяснила бы она себе, почему она не ответила ему в своей обычной язвительной манере. Однако собственная реакция наполнила ее душу облегчением.
Правда, Малак и не ждал от нее каких-то слов. Он вышел из нее, встал и поставил ее на ноги. Затем он поправил брюки, а она одернула юбку.
Шона вспомнила их прошлое соитие в темном номере гостиницы. Она тогда сразу заснула, а когда проснулась, Малак уже ушел. Тогда было проще, подумала она. Не было зеркал, которые соединяли их в своих отражениях. Не было той неловкости, когда не знаешь, что сказать.
Малак подхватил ее на руки и прижал к груди. Все неприятные мысли тут же вылетели из головы Шоны, и она почувствовала небывалую легкость.
– Куда мы идем? – спросила она, когда Малак зашагал по коридорам дворца.
Малак не посмотрел на нее. Его взгляд был устремлен вперед.
– Я еще тобой не насытился, – хрипло произнес он.
От его голоса в Шоне снова разгорелась искра желания. Однако она подумала, что ей следует противостоять всему этому. Противостоять ему. Противостоять потому, что она противостояла чему-то всю свою жизнь, сколько себя помнила. Потому что достигла в этом мастерства.
Правда, сейчас она не была настроена на противостояние. Только не сегодня. Только не во дворце, вдали от всего, что она знала. Она положила голову Малаку на плечо, закрыла глаза и позволила ему нести себя, куда он считает нужным.
Утром, когда Шона проснулась, она не поняла, где находится.
Это ощущение было для нее не новым. И она не любила просыпаться с ним. Оно, как и раньше, зародилось в животе в виде омерзительной и так хорошо знакомой тошноты. А толчком к нему было сознание, что вокруг все чужое. У нее тут же возникла ассоциация с детством, когда она просыпалась в приемных семьях.
То, что видела перед собой Шона, было для нее полной бессмыслицей: ярко-красная ткань, расшитая золотом, хотя на самом деле ее спальня отделана в бежево-голубых тонах. И тут она вспомнила прошедшую ночь. Чувство безопасности… защищенности. Безграничную нежность…
Малак был ненасытен. Она потеряла счет тому, сколько раз он овладевал ею. За эту ночь она познала его на вкус, приступила к изучению его прекрасного тела. Губами и пальцами она исследовала его с ног до головы. А он научил ее ласкать его ртом, стоя на коленях перед ним на полу или над ним на кровати. Он заставлял ее кричать, когда языком ласкал ее между ног, одновременно пальцами пощипывая ее сосок.
В какой-то момент этой несущейся, как стремительный поток, ночи Малак приказал принести еды, и они вместе ели, расположившись у изножия кровати у камина, настолько огромного, что в нем могло бы поместиться десять человек. Когда она сказала об этом, Малак от души рассмеялся. Она сидела, завернувшись в мягчайшую простыню с кровати, и лакомилась яствами, которые уже не казались ей необычными на вкус.
А когда они наелись, Малак заявил, что ему не терпится съесть десерт, и ласкал ее языком до тех пор, пока ее стоны и крики не разнеслись эхом по комнате.
Шона села. Она ждала боли – ведь только такой может быть цена за такую ночь, что они провели вместе. Но боли не было.
Ей вспомнилось, как пять лет назад, проснувшись в гостиничном люксе и не обнаружив Малака рядом, она стала заглядывать в другие комнаты. Тогда в номере было ужасно много комнат, она же привыкла к дешевым мотелям, где человек довольствуется койкой и туалетом. Не найдя нигде Малака и поняв, что он ушел, пока она спала, она не захотела оставаться, так как в роскоши чувствовала себя некомфортно. Роскошь казалась ей своего рода… насмешкой. В том люксе она быстро собрала волосы в хвост и надела платье. Ее сердце бешено стучало, когда она вызывала лифт, который отвез ее на первый этаж. Она опасалась, что ее остановят, что ей начнут задавать вопросы, но никто не произнес ни слова. Если кто и бросал на нее осуждающие взгляды, она их не заметила, когда проходила по вестибюлю. Она тогда снова вернулась в свой Французский квартал и ощутила едва ли не счастье от того, что снова идет по его грязным улицам. Потому что ее место было там. А не в роскошном номере гостиницы.
