– Все по-прежнему, – прошептала она себе. – Ничего никогда не бывает по-другому.
Шона услышала, как ее зовет Майлз, и приказала себе собраться. Она разгладила руками платье и придала лицу веселое выражение. Она понимала, что не имеет права капитулировать перед тем чувством утраты, что разбило ей сердце. И ведь в этом ей некого винить, кроме себя самой.
Вторую часть дня Шона провела с Майлзом. Внешне она держалась спокойно, но в голове у нее все крутились слова Малака. Неужели он и в самом деле запрет ее в какой-нибудь крепости? Неужели во всем, что сейчас происходит с ней, виновата она одна? Неужели она действительно все выдумала – все то хорошее, что постепенно обретало четкие очертания в отношениях между ними?
У Шоны не было ответов на эти вопросы. Но они продолжали крутиться у нее в голове, и от этого она чувствовала себя больной.
Когда пришла Ядира и с вежливой улыбкой – иногда Шоне хотелось любыми средствами содрать эту улыбку с ее лица – сообщила, что король этим вечером ужинать во дворце не будет, Шона не удивилась. Да, новость подействовала на нее как удар под дых, но не удивила.
Они с Майлзом сели ужинать вдвоем. Когда мальчик спросил, где папа, Шона ответила, что папа очень занятой человек, что он должен часто отлучаться из дворца, чтобы исполнять обязанности могущественного монарха. И сразу после этого объяснения она задалась вопросом, а не суждено ли ей всю жизнь придумывать всякие истории, чтобы оправдывать перед Майлзом отсутствие Малака? Только если ее запрут, будет ли Малак придумывать для Майлза истории, чтобы объяснить ее отсутствие?
Шона сглотнула комок в горле. Она отослала нянек и сама стала укладывать Майлза, как в прежние времена, когда они жили в Новом Орлеане. Она устроилась рядом с сыном на широкой кровати – Майлзу нравилось представлять, будто это космический корабль, – и почитала ему книжку, а потом дождалась, когда его дыхание стало ровным и он заснул.
Шона уже пришла к пониманию того, что ее сын – принц. Она осознала – нравилось ей это или нет, – что такова реальность, в которой им предстоит жить и которую им не изменить. Однако крохотная частичка ее бунтовала против того, что ее нежный маленький Майлз, такой радостный и счастливый, может однажды стать подобием своего отца. Или деда. Она этого категорически не хотела. Не хотела, чтобы сын превратился в одного из тех надломленных мужчин, которых она немало повидала в приемных семьях. Их крушение проявлялось в разных формах. В наркотической зависимости. В неприкрытой жестокости. Им никто не противостоял. Потому что всем было безразлично. Она повидала бедность и себялюбие, добрые намерения, которые калечили жизни.
Шона не хотела, чтобы все это познал и Майлз. Она хотела, чтобы он оставался цельной натурой. Чтобы он был счастливым. Таким же оживленным и веселым, как сейчас.
«А почему ты не хочешь всего этого для себя?» – заговорил в ней тихий внутренний голос.
Сначала Шона игнорировала его. Она наслаждалась моментом: они с Майлзом вдвоем, уютно устроились на кровати, как раньше. Она и сын против всего мира.
Но голос звучал все настойчивее. Он донимал ее, нашептывал вопросы, на которые у нее не было ответа. Почему она смиряется, когда кто-то заставляет ее чувствовать себя грязью под ногами, даже если этот кто-то – единственный человек, которого она любит? Почему она соглашается с его оценками, хотя знает, что он намеренно пытается причинить ей боль? Она бы разорвала любого, кто так поступал бы по отношению к ее сыну, – так почему она отказывается защищать саму себя?
– Ты не нытик, – прошептала в темноту Шона. – Ты борец.
Там, в Новом Орлеане, она без чьей-либо помощи прошла путь от приемных семей до той жизни, что она создала собственными руками. Там она боролась за свою безопасность и безопасность ребенка, за крышу над головой; она всеми возможными способами отгоняла хищников, дабы защитить их с Майлзом дом. Она пускалась в борьбу, даже если эта борьба предполагала смертельный риск для нее.
Правда, для Майлза такой жизни она не хотела.
Шона глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но все эти размышления только усугубили ее волнение. Нет, такой жизни – ее жизни – она для Майлза не хочет. Она лучше умрет, чем позволит ему повторить ее путь. Путь отчаяния. Путь недоверия. Путь ожидания, что тебя могут сбить с ног в любой момент. Она лучше умрет.
Только вот почему она с такой легкостью принимает этот путь для себя? Зачем она геройствует?
Шона быстро вскочила на ноги. Мгновение – и она уже шла по коридорам дворца. Шла уверенно, как будто это и в самом деле был ее дом. Как будто у нее было право идти куда захочется. Проходя мимо караула перед покоями Малака, она поймала себя на том, что величественно кивнула гвардейцам, и поняла: она стала королевой в гораздо большей степени, чем предполагала.
Малака в его личной столовой не было, и Шона устремилась в другие комнаты покоев. Роскошные помещения располагались анфиладой, и она шла по ней, не обращая внимания на блеск золота, на картины, на статуи, на мраморные полы, застланные мягкими и пушистыми, как облако, коврами.
И вот наконец она нашла его.
Малак стоял в небольшой картинной галерее, где стены были увешаны портретами суровых мужчин. Шона мгновенно заметила его сходство с этими людьми. Она не замерла в дверях, не стала ждать, когда он обратит на нее внимание, или пригласит ее войти, или, что хуже, прогонит прочь. Гордо вскинув голову, она решительно приблизилась вплотную к нему.
– Назови мне хоть одну причину, зачем тебе приходить сюда. – Малак не повернулся и не посмотрел на нее. Его взгляд был прикован к портрету перед ним – портрету отца.
Малак говорил тем же тоном, что и днем, и каждое его слово было нацелено на то, чтобы ударить ее побольнее. Однако сейчас все это на Шону не подействовало, потому что за время, прошедшее с их разговора, ее мир изменился. Изменилась она сама. Она перестала верить ему.
Она приняла решение. Если она хочет научить своего сына защищать не только самого себя, но и народ, который он однажды возглавит, она должна сначала защитить себя. Вот здесь. Прямо сейчас.
И не важно, какую цену она за это заплатит. Какова бы ни была цена – все лучше, чем трусливо сжиматься в комочек в пустой комнате и верить в ложь, которой ее потчуют.
С нее хватит. Она готова ко всему, что ее ждет.
– Я могу назвать тебе множество причин, – ответила Шона. Ее голос, спокойный и ровный, был отличным оружием. И от осознания этого ее наполняла гордость. – Но первая и главная из них – это то, что я люблю тебя, Малак. Несмотря на то что ты ведешь себя по-свински.
Глава 13
То, что никто никогда не осмеливался назвать великого шейха Малака, короля Халии, свиньей – во всяком случае, в лицо, – стало очевидно сразу.
Во взгляде, которым он окинул Шону, не было ни удивления, ни веселья, только надменность. Он свел брови на переносице, но больше ни одна мышца на его лице не дрогнула.
