Заглушив мотор, Семен принялся неистово целовать Катю. Так, словно она не принадлежала ему все эти дни, весь этот год. Будто встретил, возжелал и похитил только сегодня.
Он целовал ее лицо, волосы, шею. Катя смущенно отворачивалась. С огромной скоростью проносились машины. Одна машина с молодыми людьми ехала медленнее остальных: завидев Катю и Семена, они принялись хлопать в ладоши и радостно улюлюкать.
Семен вел себя как мальчишка, потерявший голову от первой любви. Ей всегда было хорошо с ним, но так хорошо – никогда. Он стал совсем ее, окончательно, бесповоротно. Казалось, они сровнялись в возрасте и жизненном опыте. Казалось, пути назад нет. Прованс подарил им новое измерение чувств. Единение тел переросло в единение душ.
Задыхаясь от переполнявшего ее восторга, Катя хватала ртом воздух и не могла надышаться, а Семен в безудержном порыве страсти шептал ей безумные слова и целовал тонкие запястья. И снова пел Коэн, и благоухали лавандовые поля, и, если есть в жизни счастье, они оказались в самой его сердцевине.
Когда они вернулись, уставшие, обессиленные, счастливые, к Семену подошла домработница и что-то негромко сказала по-французски. Достаточно, впрочем, для того, чтобы Катя отчетливо различила два слова: «мадам Лариса».
Жаклин, так звали домработницу, недолюбливала Катю. Она старалась скрыть это за вежливой улыбкой, но Катя чувствовала на себе ее косые взгляды и прекрасно понимала, что для Жаклин есть только одна законная хозяйка – Лариса.
Теперь в ее взгляде Катя уловила торжество. Жаклин была так рада, что даже не считала нужным скрывать свои эмоции.
– Что она сказала? – спросила Катя у Семена.
– Черт! – выругался он. – Лариса прилетает через три дня!
Кате показалось, что свет в доме стал странно тусклым, будто его приглушили.
Ослепительно улыбаясь, Жаклин смотрела ей прямо в лицо. На глаза Кати навернулись слезы. Вспомнился разговор Семена с Аликом. И она бы непременно разревелась, если бы не эта наглая домработница.
Катя тряхнула головой и, уняв близко подступившие слезы, заставила себя улыбнуться как ни в чем не бывало.
– Семен, пожалуйста, попроси Жаклин поменять мой обратный билет на завтра, – спокойно произнесла она.
– Любимая, не надо горячиться, – сказал Семен и виновато развел руками. – У нас же есть еще целых два дня! Мы многое можем успеть…
Неужели это говорил мужчина, который только что признавался ей в любви.
– Нет, – ответила Катя и, словно прислушавшись к себе, повторила еще раз тихо и убежденно: – Нет.
На следующее утро Катя проснулась раньше обычного, повернулась к Семену, но рядом его не оказалось. Обычно они просыпались, обнявшись, и еще некоторое время вместе нежились в постели…
Из соседней комнаты донесся голос Семена:
– Я сказал! Повторяю последний раз! Найдите его немедленно! Всех на ноги поставить, всех! – кричал в трубку Семен. – И Стрельцова только мочить! Не пугать, не предупреждать – только мочить, чтобы другим неповадно было. Да, я не в Москве. Выполняйте! Не сделаешь, я тебя самого вздерну на первом столбе! Все!
Катя услышала, как Семен швырнул телефонную трубку. Несколько раз щелкнул зажигалкой. Выругался и стукнул кулаком по столу.
Такой ярости в его голосе она еще не слышала, но главными были слова, никак не вязавшиеся с солнечным утром, свежим ветерком из распахнутого окна, цветами в вазе на прикроватной тумбочке. Вообще всей этой идиллией последних дней.
На секунду ей подумалось, что, может быть, она ошиблась и напутала со сна: это не Семен, а включенный телевизор звучал в соседней комнате. Если во Франции ловятся российские каналы, это мог быть очередной сериал про бандитские разборки. Семен проснулся, включил его на полную громкость, а потом, вспомнив, что она спит, выключил звук…
Вот только в этой комнате, да и во всем доме, не было телевизора.
Послышались шаги Семена. Катя повернулась на бок, закрыла глаза и притворилась спящей, чтобы не обнаружить, что она могла слышать телефонный разговор.
Семен подошел к кровати и как ни в чем не бывало спросил шепотом:
– Ты спишь?
Катя шевельнулась и вздохнула как будто спросонья. Семен провел рукой по ее волосам.
– Доброе утро, – тихо сказал он. – Сейчас позавтракаем и поедем в аэропорт.
– Я не голодна, – ответила Катя.
– А я тебе твою любимую яичницу приготовил.
– Да нет, спасибо. Жаклин собрала мой чемодан?
– Конечно, собрала. Что-то ты не в настроении, малышка.
– Все нормально. Пойду умоюсь.
По дороге Катя молчала. Семен пытался ее разговорить, но тщетно. Тогда замолчал и он.
Он вел машину, сосредоточенно глядя на дорогу, и курил, чего никогда не делал за рулем. Катин большой чемодан громоздился на заднем сидении: словно нарочно, Семен в сердцах кинул его в салон машины так неловко, что теперь чемодан стоял почти вертикально и казался третьим лишним. После неудачных попыток найти подходящую музыку, Семен резко выключил радио.
Катя вся словно сжалась, сгорбилась. Она представляла, как, наверное, потерянно выглядит со стороны, но ничего не могла с собой поделать. Черные очки скрывали ее глаза, она смотрела в одну точку впереди себя, зажав ладони между колен. Только сейчас она в полной мере поняла выражение «сосет под ложечкой» – так муторно и гадко было внутри.
Мысль о том, что Семен – ее Семен – может убить человека, парализовала ее разум. Она еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться и не спросить напрямую, убийца ли он. Ей так хотелось, чтобы он ей все объяснил и заставил ее поверить, что она просто неправильно поняла его слова. Но страх и инстинкт самосохранения оказались сильнее – и она молчала.
Крутились в голове и слова Алика. Кто она для Семена? Девочка, игрушка, которая рано или поздно надоест. Как поступит с ней Семен?
И опять: «Мочить! Мочить!» – навязчиво всплывало в ее голове.
Украшения и часы, которые он ей подарил, она заранее собрала в мешочек и, пока Семен выходил на заправке, положила в бардачок машины, где лежали его сигареты. «На обратном пути увидит, у него в пачке уже мало сигарет», – просчитала Катя.
По небу плыли свинцовые тучи, поднялся ветер, растущие вдоль дороги пальмы тревожно качали длинными листьями, словно провожая стремительно летящий темно-синий «Порше» и саму Катю: уходи, убегай, улетай скорее отсюда! Без солнца даже яркие краски поблекли.
Кате казалось, что все кругом ненастоящее: и пальмы, и небо. Словно подменили весть Прованс. Подменили Катю – так, что она сама себя не узнает.
Она по привычке засунула руки в карманы узких джинсов, пытаясь утаить от Семена свои подозрения. Катя страшно разнервничалась и почему-то чувствовала себя виноватой и в то же время страшно уязвимой. Ее лицо исказилось, как от зубной боли.
