Я уселась в кресло для посетителей и сделала вид, что разглядываю коллекцию гравюр на стенах кабинета. Чужие семейные проблемы меня волнуют мало — до тех пор, пока речь не заходит о работе.
— Вы должны извинить Маргариту, Евгения, — обратился ко мне юрист. — С тех пор как она была вынуждена уйти на покой, Марго чувствует себя несчастной. Артрит лишил ее всего — любящих учеников, аплодисментов, ощущения своей нужности…
Я терпеливо ждала, пока Сташевич выговорится.
Наконец пожилой юрист тяжело опустился в массивное кожаное кресло у дубового стола. Оказавшись в привычной обстановке, Сташевич подобрался, принял деловой вид и словно бы даже слегка помолодел.
Да, ему на пенсию точно рановато.
Юрист нацепил на нос очки в золотой оправе, выдвинул ящик стола, вынул пакет из белоснежной бумаги, достал из него и выложил на стол несколько рукописных листков.
— Вот, собственно, причина, по которой я был вынужден потревожить ваш покой, — с некоторым пафосом произнес Сташевич.
— Ага, это и есть работа на усопшего клиента? — деловито осведомилась я.
Не люблю терять время даром, а Сташевич всегда был склонен к театральным эффектам, долгим паузам и прочему. Хотя это только декорации — на самом деле он вполне деловой дядька…
Юрист на мгновение сбился — я, как всегда, собиралась сломать предложенный сценарий, — но тут же взял себя в руки и продолжил:
— Это завещание ныне покойной дамы, отмечу, весьма состоятельной. Некогда она проживала в Тарасове — отсюда наше близкое с ней знакомство, но последние десять лет она жила в Ницце, где и скончалась десять дней назад.
— А имя у этой дамы есть? — Я вновь перебила плавное течение речи адвоката.
Любит он напустить туману.
— Разумеется, — корректно кивнул Сташевич. — Елизавета Михайловна Лазарева.
Вот теперь мне многое стало понятно.
Дама, о которой говорил Сташевич, была матерью убитого не так давно тарасовского банкира. Леонид Лазарев был застрелен, кажется, на территории собственного загородного дома. Следствие по делу шло, но как-то вяло. Свидетелей не было, работал, скорее всего, профи, так что моим друзьям-следователям светил очередной висяк.
Теперь я поняла, почему юрист пригласил меня домой.
Дело в том, что с семьей Лазаревых Иосифа Леонидовича связывали долгие дружеские отношения. Для пожилого юриста это была не только работа — ведь речь шла о людях, которых он хорошо знал.
Теперь стала понятна и фраза Маргариты о «бедной Лизаньке». Умершая в Ницце дама была подругой пожилой пианистки.
— От чего умерла госпожа Лазарева? — спросила я, в упор глядя на адвоката.
Сташевич скорбно вдохнул и пояснил:
— По роду своей деятельности вы, Евгения, привыкли иметь дело с криминалом… но, уверяю вас, Елизавета Михайловна скончалась от естественных причин, а именно — от болезни сердца, которой страдала долгие годы.
Сташевич сцепил ухоженные руки и покрутил большими пальцами. А потом добавил:
— Но вы, конечно, понимаете, какова истинная причина. Для Елизаветы Михайловны страшным ударом стала гибель единственного сына, Леонида Лазарева. Эта трагедия потрясла всех нас, но сердце матери…
Слушать про сердце матери я была не в силах, поэтому перебила:
— А почему вы решили, что дочери убитого требуется охрана?
— Это не я решил, — укоризненно покачал головой Сташевич, — так считала Елизавета Михайловна. Уверяю вас, она редко ошибалась. Почти никогда. И, несмотря на почтенный возраст, сохранила ясность мыслей. О чем свидетельствует лежащий передо мной документ.
Я невольно восхитилась, как элегантно юрист вернул разговор в нужное ему русло. Учись, Охотникова!
Смиренно вздохнув, я придвинула к себе рукописные листки.
Это оказалось письмо, адресованное лично мне. Я удивленно взглянула на Сташевича.
Юрист пожал плечами и пояснил:
— Данный документ находился в конверте с надписью: «Вскрыть в случае моей смерти». Конверт был получен мной за две недели до смерти Елизаветы Михайловны. Отчасти он является частью ее завещания. А именно — вам, Евгении Максимовне Охотниковой, поручается обеспечение безопасности Лазаревой Луизы Леонидовны, две тысячи тринадцатого года рождения. За весьма достойную оплату, позвольте отметить.
Сташевич бросил на меня проницательный взгляд поверх очков.
— Почему сейчас? — Вот первое, что вызвало мое законное удивление. — Лазарева убили пять месяцев назад. А мои услуги потребовались только сейчас?
— Почти шесть, — значительно произнес Сташевич.
— А-а, — сообразила я, — завещание! Наследник… или наследница должны вступить в права. Поэтому бабушка этой самой Луизы опасается за жизнь малышки.
— Вы, Евгения, как всегда, совершенно верно уловили смысл, — кивнул юрист.
— Но даже если девочка станет наследницей банкира… не понимаю, у нее же есть мать, другие родственники!
— Вот тут, Евгения, вы попали в самую точку! — Адвокат даже щелкнул пальцами. — Понимаете, там все не так просто. Семью не назовешь благополучной.
— Похоже, причина как раз в матери ребенка, — догадалась я.
— Если бы вы ее видели! — не сдержался Сташевич. — Вы знаете, я не имею привычки обсуждать клиентов… но здесь что-то из ряда вон выходящее.
На этом месте мне стало интересно. Что же за подругу жизни нашел себе покойный банкир, если она вызывает такие бурные эмоции у спокойного, точно удав, юриста, а также у его собственной матери?
— Может быть, сначала прочтете письмо? — предложил Сташевич.
Я поняла, что адвокату нужно дать успокоиться, придвинула к себе листки и погрузилась в чтение.
«Дорогая Евгения! — так начиналось послание. Я слегка опешила, поскольку не имела чести знать покойную даму. Ладно, спишем на возраст и вполне понятное эмоциональное состояние. — Обращаюсь к вам так потому, что вы — моя единственная надежда!»
Я оторвала взгляд от письма. «Помоги мне, Оби-Ван Кеноби!» Ладно, может быть, дальше будет понятнее?
«Дело в том, что я скоро умру. Я давно знаю об этом и потому говорю без малейшей горечи. После гибели единственного обожаемого сына меня ничто не держит в этом мире. Почти ничто. Моя внучка, девочка шести лет — вот единственный родной мне человек. После смерти Лёни я сделала попытку забрать малышку к себе, но мне отказали в резкой и оскорбительной форме. Я поняла, что мне никогда не дадут увидеть внучку и тем более не позволят заняться ее воспитанием. Очевидно, ее мать хочет вырастить из девочки свою копию. Я не могу этого допустить. Если Луизе вообще дадут шанс вырасти».
Тут я вновь отложила письмо. Ничего себе, какие страсти полыхают в этом семействе! Отношения свекрови и невестки — вообще отдельная тема, но тут уж что-то из ряда вон…
