Я выбрала стул почище и тоже уселась.
Госпожа Лазарева протирала сонные глаза. Внезапно, вспомнив об обязанностях хозяйки, Марина встрепенулась и спросила:
— Может, хотите чего? Кофе там или чая, а? Катюха живо сделает.
— Благодарю вас, не нужно, не беспокойтесь, — поспешно отказался адвокат.
— Да я и не беспокоюсь, — усмехнулась вдова.
Я присмотрелась к ней повнимательнее. Похоже, госпожа Лазарева не так проста, как кажется на первый взгляд. Между тем Марина Эдуардовна уставилась на меня с искренним интересом — так ребенок смотрит на «киндер-сюрприз», гадая, что внутри.
— Познакомьтесь, — спохватился адвокат. — Марина Эдуардовна Лазарева. А это Евгения Максимовна Охотникова, лучший в городе телохранитель.
Вдова беззастенчиво разглядывала меня, потом перевела взгляд на адвоката и спросила:
— Я так поняла, это происки моей свекрови?
Сташевич заерзал в кресле, но голос старого юриста звучал все так же благожелательно:
— Евгения Максимовна действительно работает на меня, а я действую по поручению вашей свекрови.
— Так она ж померла, — поморщилась Лазарева.
— Совершенно верно, но перед смертью Елизавета Михайловна оставила письменные распоряжения. Я всего лишь выполняю последнюю волю покойной.
Вдова банкира скривилась:
— Она всегда меня ненавидела. Даже с того света дотянулась, никак не оставит в покое.
— Последняя воля Елизаветы Михайловны никак не ограничивает ваши права, — вкрадчиво произнес адвокат. — Все распоряжения касаются вашей дочери.
— О! — подняла палец госпожа Лазарева. — Моей, ясно вам? Я сама знаю, что с ней делать и как растить. Ты сперва сама роди, выкорми, воспитай, а потом суйся в чужие дела…
Вдова довольно агрессивно уставилась почему-то на меня, как будто именно я собиралась заниматься воспитанием ее дочери.
— Дело в том, что ваша свекровь беспокоилась о безопасности внучки, — мягко произнес юрист. — Поэтому мы здесь.
— Да все с девчонкой нормально! — вскинулась Марина. — Ест, спит, в куклы играет. От кого вы ее охранять собираетесь? — И колючий взгляд вдовы впился мне в переносицу.
Сташевич вздохнул.
Видимо, юристу не хотелось затрагивать больную тему, но эта идиотка сама вынуждала его к этому.
— Не забывайте, ведь Леонид Андреевич погиб насильственной смертью.
Вдова громко щелкнула крышкой, открывая банку пива, сделала несколько больших глотков, как будто у нее пересохло в горле, и только потом ответила:
— Никогда не забуду.
Я с удивлением заметила слезы на ее глазах.
Неужели эта девица и в самом деле любила банкира, а не только его кошелек?
Сташевич продолжал мягкую атаку:
— Поймите, ведь я действую в рамках законодательства.
Другими словами: «Если ты не перестанешь сопротивляться, я напущу на тебя Закон. Ты просто не представляешь, какие неприятности я могу тебе причинить, дорогая юная гопница». Очевидно, Марина сообразила, что ее позиция слаба.
В три глотка опустошив банку, Марина смяла тонкий металл в кулаке и резко встала:
— Вам нужна Луизка? Сейчас будет.
Лазарева бросила смятую банку под стол, поднесла руки ко рту, как работница на знаменитом плакате, и заорала:
— Луизка! Лу! Ты где там?
Сташевич вздрогнул и даже поднес ладонь к губам. Но никто не отозвался.
— Вот зараза, вечно прячется! — в сердцах проговорила Марина. — Пойду поищу. А то залезет куда, полдня выманивай.
Тут я решила перехватить инициативу, встала и предложила:
— Позвольте вам помочь. Давайте поищем девочку вместе.
Вдова поморгала, но не нашлась, что возразить. Дружной маленькой компанией мы отправились на поиски ребенка.
А места для поисков хватало — дом Лазаревых был просторным, с множеством комнат самого разного назначения.
Первой нам попалась бильярдная — очевидно, покойный банкир был фанатом снукера. Марина заглянула под стол, но никого не обнаружила, и мы двинулись дальше. Просторная столовая, видимо, давно не использовалась по назначению — крахмальная скатерть посерела от пыли, стулья были придвинуты вплотную к тяжелому дубовому столу, шторы на окнах наглухо закрыты, отчего в помещении царили сумерки.
Впрочем, почти такая же картина встречала нас всюду.
Слой пыли в библиотеке мог смело претендовать на рекорд как «Самый Толстый Слой Пыли В Помещении». Зато следующая комнатка оказалась вполне себе обитаемой — узкая кровать под розовым покрывалом, стопка пухлых романов в мягких разноцветных обложках, ряды косметики на прикроватном столике с зеркалом.
В этой комнате Марина даже не стала заглядывать в шкафы и под кровать.
— А, это Катюхины хоромы, — сквозь зубы процедила хозяйка.
И мы двинулись дальше.
Второе крыло первого этажа порадовало нас громадной кухней. Помещение было напичкано самой современной бытовой техникой, и оформляла его явно не Марина, а приглашенный дизайнер по интерьеру.
Я представила, как всего несколько лет назад банкир Лазарев любовно выбирал все эти сверкающие штучки и мечтал, что молодая жена будет хлопотать по хозяйству, и мне стало грустно.
Марина Эдуардовна наверняка не заглядывает сюда неделями. Нет, месяцами.
Пятачок чистого пола между плитой, раковиной и разделочным столом показывал, какая именно часть этой сверхсовременной и дорогущей кухни используется по назначению. Да, еще дорожка от двери к холодильнику указывала, где в этом доме запасы пива.
Кухню хозяйка обыскала тщательно — видимо, девочка имела привычку прятаться здесь.
Мы со Сташевичем как могли помогали.
Адвокат вытащил из кармана белоснежный платок, обернул им руку и приоткрыл дверцу чудовищного размера духовки. А я обшарила шкафы по низу, справедливо рассудив, что выше полутора метров дошкольница все равно не заберется.
— Послушайте, — не выдержал адвокат, разглядывая жирное пятнышко на отвороте своих безупречных брюк, — может быть, девочка просто в своей комнате? Почему бы не поискать ее там?
Марина откинула упавшие на лицо растрепанные волосы и распрямилась, отдуваясь.
— Нет, Луизка у себя в комнате почти не бывает, — пояснила любящая мать. — Вечно по дому шляется. Везде лезет… кстати, хочу вас предупредить, — хозяйка обратилась ко мне, — знайте, что Луизка все время врет.
— Как это? — удивилась я.
Да, знаю, дошкольники склонны выдавать за правду собственные фантазии и легко говорят неправду, чтобы избежать наказания, скажем, за расколотую чашку… но «все время»?
