– Может быть, – легко согласился я. – Пока не попробуешь, не узнаешь. Время покажет, кому я стану не нужен и сколько проживу. А пока давай хоть подняться тебе помогу.
– Не хочу! – закричала Агата. – Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался!
– Ладно, – кивнул я. – Как скажешь.
Ради её спокойствия даже отступил на пару шагов.
– Ты мне не поможешь? – возмутилась она. – Даже руку не протянешь? Ну ты и свинья!
Я только плечами пожал. Не хотелось с ней спорить ещё и об этом. Отвернулся к окну, за которым по-прежнему ничего не было, только тьма. Спросил:
– Это ты нарочно устроила, чтобы я ничего за окнами не увидел? Или случайно совпало?
– Мои миры сами выбирают, когда появиться, – буркнула Агата. – Они не хотят показываться тебе.
– Имеют полное право, – откликнулся я.
Агата наконец поднялась. Я обернулся, равнодушно прикидывая: сколько ножей у неё ещё в рукавах? Или в карманах. Или просто в воображении, готовых овеществиться в любой момент? Интересно, а можно иллюзорным ножом взаправду меня зарезать? По идее, должно быть, можно. Я же вот прямо сейчас держусь за яшмовый поручень, холодный и твёрдый. И нож должен быть такой же холодный и твёрдый. И острый. Так что почему бы и нет.
Но Агата не стала на меня нападать. Подошла, встала рядом. Сказала неожиданно спокойно и даже мягко:
– Ты не представляешь, как я на самом деле соскучилась. И как мне жаль. Я же люблю тебя больше жизни… ладно, не больше. Как саму жизнь. Ты и есть моя жизнь. Когда я раньше так говорила, на этом месте ты обязательно думал: «Причём сугубо технически». Ты циничная подлая тварь. Но ты по-своему прав, технически тоже. Ты подарил мне новую жизнь, и я долго была за это тебе благодарна. Так долго, сколько могла. Но ничего нельзя делать наполовину. Тогда лучше вовсе не начинать. А ты начал и бросил. Остановился. Передумал. Пожалел себя. Ты трус и предатель. Но я так сильно люблю тебя, дурака, что дам ещё один шанс. Оставайся со мной! Если ты останешься, я больше никого пальцем не трону. Ни капли силы у других людей не возьму. А если сбежишь, пожалеешь. Все вокруг пожалеют, что ты от меня сбежал! А мне будет даже лучше, чем с тобой. Я нашла, откуда брать силу. У детей её в сто раз больше, чем у вас, скучных взрослых утырков. И в сто раз больше искренней, бескорыстной любви…
– Да, – перебил её я, – это я уже понял.
– Что ты понял? – закричала Агата. – Что ты вообще способен понять?
– Что ты добралась до детей.
– А, дошло наконец-то, – усмехнулась Агата. – Для человека, который считается якобы волшебным магическим сыщиком, ты удивительный тугодум.
– Есть такое дело, – согласился я. – Сам поражаюсь, как меня ещё не попёрли со службы. А что, ты уже много детишек успела очаровать?
– Больше, чем ты можешь представить! – выпалила Агата. С таким отчаянием, что я сразу понял: ещё даже толком не начала. И хвала магистрам, что так, конечно. Но это не означает, что можно и дальше тянуть и откладывать. К сожалению, больше нельзя.
– Уговаривать тебя оставить людей в покое бесполезно, это я уже понял, – сказал я. – Ладно, не буду…
– Я же сказала! – перебила меня Агата. – Я всех согласна поменять на тебя! Даже детей, хотя очень жалко лишать их такой великой судьбы. Взрослые – чёрт с ними, они безнадёжны, их уже не спасти. Но детей я могла бы избавить от этого ужаса…
– От какого такого ужаса ты собираешься их избавить?
– От страшной повинности расти и взрослеть. Я бы сама хотела, чтобы со мной такое в детстве случилось. Чтобы маленькой мне приснилась прекрасная волшебная фея, которую можно любить. Путешествовать с ней, видеть удивительные миры, слушать её истории. И однажды просто не проснуться – если уж всё равно когда-нибудь придётся умирать, то лучше так. Это гораздо легче, чем взрослым и наяву. Я точно знаю, я пробовала и ужасно жалею, что до этого страшного дня дожила. Взрослый человек мучительно смертен. А для ребёнка смерть – просто новая сказка о чудесах…
Она ещё что-то говорила, я уже толком не слушал. В голове было пусто, в ушах стоял звон, за окном по-прежнему тьма. Поезд ехал так быстро, словно разгонялся перед взлётом. Да всё не взлетал.
– Молчишь? – спросила Агата. – Понял наконец, что я права? Нечего возразить?
– Просто времени мало осталось, – честно ответил я. – Если начну возражать, закончить всё равно не успею. Да и не нужны тебе мои возражения. Ничего они не изменят. Максимум, наобещаешь с три короба, просто чтобы я заткнулся. Да и то вряд ли. Ничего у нас с тобой не получится. Прости меня.
– Никогда не прощу! – закричала Агата. – И не надейся! Так и будешь теперь жить не прощённым, проклятым навсегда! – И вдруг, видимо осознав смысл сказанного, тихо, жалобно, как несправедливо наказанный ребёнок спросила: – А за что тебя надо простить? Ты что, решил… избавиться от меня? Но ты не можешь! Не сможешь! У тебя не получится! Так не бывает! Этого бог не допустит, даже если его нет. Специально появится, чтобы не допустить такого подлого предательства, а потом снова исчезнет. Меня нельзя убивать! Я хорошая! Я столько всего придумала! Я лучше всех в мире! Я – чудо! Ты же сам говорил, таких больше нет!
– Да, таких больше нет, – согласился я. – Ты – настоящее чудо. Но это ничего не меняет. На хрен такие чудеса.
Ждал в ответ то ли крика, то ли слёз, то ли очередного проклятия, но вместо этого воцарилась полная тишина, невозможная в едущем поезде. Потому что я больше не ехал в поезде, а сидел на мягкой серебристой траве под изумрудно-зелёным небом, сквозь трещины в котором лился на зыбкую землю ослепительно-белый утешительный свет. Полчаса истекли, я вернулся на Тёмную Сторону. Вернее, она меня забрала.
* * *
– Извини меня, дурака, – сказал я вслух. – Нельзя сюда приходить в таком настроении, это я знаю. Но другого выхода не было. Мне нужна твоя помощь. Поэтому и пришёл.
Ничего особенного не случилось, только свежий лиловый ветер дунул мне в ухо, а другой, ярко-жёлтый, по-летнему жаркий, обмотался вокруг моей головы, как тюрбан, тёмные глыбы, которыми здесь кажутся жилые дома, вдруг засияли разноцветными фонарями, а из соседней рощи белоствольных деревьев донёсся весёлый щебет невидимых птиц; во всём этом не было ничего необычного, так и прежде случалось, но из суммы этих событий совершенно явственно следовало, что меня и прощать-то незачем, потому что никто на меня не сердился. Пришёл, вот и молодец, а в каком настроении – дело десятое. У всех бывают трудные времена.
Я сам постоянно твержу, что Тёмная Сторона – не какое-то конкретное «волшебное место», тем более не могущественное существо, а просто особое состояние сознания и материи, позволяющее магу лично взаимодействовать с Миром, видеть тайную сторону привычных вещей. Но сейчас я ощущал Тёмную Сторону именно что живым существом, к тому же своим старым другом, настолько близким, что я сказал так, словно говорил с человеком, который – ну, просто гораздо старше, мудрей и несоизмеримо могущественней меня:
