* * *
– Надо мне всё-таки оторвать задницу от этого грешного кресла и прогуляться до пустыря, – сказал я.
Джуффин и Шурф по случаю моего воскрешения задвинули все свои якобы неотложные дела, чтобы развлекать меня разговорами и кормить воистину бесконечным обедом, плавно перешедшим в затяжной ужин – я даже не заметил, как. Я вовсю наслаждался положением внезапно обретённого сокровища, которое из рук не хотят выпускать; впрочем, сам понимал, что ими руководило в первую очередь естественное в сложившихся обстоятельствах нежелание оставлять меня в одиночестве, чтобы на радостях не пошёл вразнос. Или, что гораздо хуже, на пустырь.
Дело хорошее, но, положа руку на сердце, запереть меня в Холоми было бы куда эффективней. Впрочем, после этого со мной какое-то время стало бы непросто поладить. И ещё сложнее продолжать дружить. Поэтому они меня не заперли, а просто кормили и развлекали. И деликатно, как опытные ловеласы, клеящие наивную барышню, старались подпоить. Всё это вместе было прекрасно и целиком соответствовало моим представлениям о том, как следует поступать с праведниками в раю, но я всё равно не переставал беспокоиться о призрачном поезде, думать: вот интересно, как Агата сейчас без моей силы справляется? Точно-точно достаточно успела нахапать? Хватит, чтобы поезд катался по вымышленным мирам и нашему пустырю?
Поэтому примерно за час до полуночи я сказал: «Надо бы мне всё-таки прогуляться на пустырь», – а эти двое, конечно, уставились на меня так, словно я предложил им всё бросить и быстренько свергнуть с престола Его Величество Гурига Восьмого, а наутро объявить демократические выборы в парламент – например.
В воздухе повисли невысказанные вопросы: «Ты совсем охренел?» «Чем ты думаешь?» «Тебе уже надоело нормально себя чувствовать?» и даже явственное: «А по башке?» – впрочем, ни один из них так и не был произнесён вслух. Вместо этого Шурф с леденящим душу спокойствием в голосе произнёс:
– При всём уважении, сэр Макс, это не самая удачная из твоих идей.
А Джуффин сказал:
– Если ты так беспокоишься о своём наваждении, имей в виду, на пустыре среди зевак всегда ошиваются Кофины люди. Можно будет просто его спросить.
– Это как раз понятно, – кивнул я. – Но всё-таки лучше мне самому пойти. Ну что вы смотрите на меня, как на психа? Я не собираюсь снова запрыгивать в поезд и, заливаясь торжествующим хохотом, уезжать от вас навсегда навстречу сладкой погибели. Жизнь мне всегда была дорога, а уж сейчас, с отвычки, я дорожу ею, как никогда прежде. Хочу просто показаться, сказать – я здесь, я в порядке, спасибо, если будет нужна помощь, зови. Я бы с любым человеком в аналогичной ситуации так поступил. Эта леди, конечно, мёртвая и вообще наваждение. Но это не значит, что её не следует благодарить за проявленное великодушие.
– Это так, – неохотно согласился Шурф. – Но прими во внимание, что никто из нас пока не знает, каким образом работает твоя связь с этим наваждением. Вполне возможно, что оказавшись в непосредственной близости от него, ты снова лишишься сил – не по воле мёртвой леди, в просто потому, что так всё устроено. Ты готов к подобному исходу?
– Естественно не готов! – фыркнул я. – К такому поди подготовься. Ну и что мне теперь, сидеть, бояться, всю жизнь десятой дорогой обходить пустырь? И чем, интересно, мне это поможет, когда мёртвая леди обидится и решит, что можно и дальше забирать мою силу, раз я такая свинья? Все девчонки натурально звереют, когда их игнорируют. Ладно, может, не все, но многие. А с этой конкретной девчонкой я пока ссориться не хочу.
– Единственное, что мне в твоём выступлении действительно нравится, так это слово «пока», – усмехнулся Джуффин. – Впрочем, ты прав. Раз ты дорожишь этим наваждением, имеет смысл поддерживать с ним хорошие отношения. А перестать им дорожить ты вот так сходу, по заказу не можешь. Только не говори: «И не хочу». Сам знаю, что ты не хочешь. За сорок семь дней уяснил, я понятливый. Угораздило же тебя! Нашёл, что полюбить больше жизни – чужой смертный сон. Честное слово, лучше бы ты просто неудачно женился на какой-нибудь чокнутой белке-оборотне и убежал от нас в лес. Так мне было бы гораздо спокойней за твой рассудок, здоровье и будущее, – неожиданно завершил шеф.
– Извини, что тебя подвёл, – растерянно сказал я. – Белка-оборотень, и правда, отличная партия. И в Арварох от меня никогда не сбежит. Это я как-то не сообразил. В следующий раз буду знать, что так можно. Не печалься, всё ещё впереди.
– На самом деле, тебе не понравится, – совершенно серьёзно заметил сэр Шурф. – Лесные оборотни обычно превращаются в людей совсем ненадолго. И… – как бы это сказать, чтобы не задеть твои будущие чувства? – в несколько чересчур простодушных людей.
– А давайте заключим сделку, – предложил я. – Вы сейчас отпустите меня на пустырь без шума и драки. И следом за мной не пойдёте, чтобы наваждение не вспугнуть. А за это я, во-первых, скоро вернусь, даю слово. А во-вторых, никогда в жизни не стану исполнять беличьи брачные танцы в окрестных лесах.
– Не только в окрестных, – без тени улыбки сказал мой друг. – В лесах Ландаланда оборотней ещё и побольше, чем в наших. А в Гугландских чащобах никакого зверья, кроме оборотней, говорят, вовсе нет.
* * *
На пустыре, как и позавчерашней ночью, было полно народу. И музыканты тоже играли, правда на этот раз не бородачи с дайбами, а совсем юные девчонки с какими-то причудливо изогнутыми дудками. Судя по тому, как неслаженно у них получалось, двоечницы из музыкальной школы в кои-то веки решили сделать уроки – почему-то прилюдно и выставив старый тюрбан для сбора денег, но ладно, хоть так.
Насладившись условно прельстительной музыкой и ещё более условно прельстительным ароматом жареных сосисок, я выбрался из толпы и пошёл в сторону развалин заброшенной резиденции Ордена Дырявой Чаши – вроде бы, раньше мой поезд как раз мимо них проезжал. Внимательно смотрел под ноги – не появились ли рельсы? На самом деле, волновался ужасно. Почти не верил, что поезд появится. Боялся, что он исчез в тот момент, когда перестал забирать мою силу. И чуть не заплакал от облегчения, когда услышал вдали паровозный гудок. Не растаяло моё наваждение. Приближается. Вот оно!
Обернувшись, я понял, что успел уйти от толпы на изрядное расстояние. И забрал сильно в сторону – рельсы блестели при лунном свете где-то совсем далеко, так что пришлось возвращаться. В итоге, мы с поездом, можно сказать, бежали навстречу друг другу. Ну то есть, он ехал, а я бежал.
Остановился буквально в метре от рельсов, стоял, смотрел на медленно проплывающие мимо вагоны и силуэты пассажиров, неподвижно застывшие в окнах, думал: как же жаль, что на самом деле их нет! Потому что бесконечное путешествие и разные удивительные миры – отличная штука, но хорошая компания в таком деле точно не повредит. Пока не попробуешь, можешь сколько угодно считать себя одиночкой, нелюдимом и мизантропом – до первой вечеринки в по-настоящему хорошей компании. А потом уже не захочешь иначе. По крайней мере, я теперь не хочу.
Поезд ещё замедлил движение, он ехал сейчас со скоростью неторопливого пешехода – наверняка по воле своей хозяйки, которая высунулась из окна и внимательно высматривала в толпе кого-то – ну как, «кого-то», я точно знал, что меня. Наконец Агата посмотрела вперёд, по ходу движения, увидела мою одинокую фигуру и приветственно замахала, а когда её вагон ко мне наконец приблизился, торопливо сказала:
