– Сложно сказать. Прямо сейчас даже счастлив. Сижу тут с тобой, пью вино, только что видел башни Эль-Ютокана и слушал рассказ про тамошних стражей, чего ещё и желать. Но ещё хорошо помню, как сердился, утратив силу, всего полчаса назад. И в следующий раз разозлюсь, будь уверена. Дело добром не кончится, если снова станешь силу у меня забирать.
– Но раньше ты сам… – начала она.
– В том и штука, что сам. Одно дело делиться потому, что сам так решил. И совсем другое, когда у тебя сознательно отнимают силу, хорошо понимая, что делают, не спросив разрешения, просто потому, что есть такая возможность. Быть жертвой я не люблю.
Агата с досадой скривилась:
– Ну какая из тебя жертва! Ты не жертва, ты благодетель. Без тебя ничего бы не было. Ты подарил мне больше, чем просто жизнь. Я это помню и благодарна. Твой друг, которому я приснилась, когда решила о тебе разузнать, сказал, что ты в любой момент мог лишить меня поддержки, просто не захотел так поступать, испугался, что тогда мы с поездом исчезнем. Это правда?
– Естественно, правда. Говорят, во сне очень трудно солгать.
– Ну надо же! – удивилась Агата. – А я думала, во сне всё гораздо проще, чем наяву. У меня всегда так было. Правда, не уверена, что хоть раз пробовала во сне соврать. Просто как-то не было надо. А теперь уже поздно пробовать. Теперь я сама что-то вроде сна… Но я не это хотела сказать. А только объяснить, что решила, если уж ты сам не разорвал нашу связь, хотя мог, значит, в принципе согласен мне помогать, когда очень понадобится. Извини, если неправильно тебя поняла.
Я неопределённо пожал плечами. Правильно, неправильно, откуда я знаю. Я и сам-то себя, честно говоря, уже перестал понимать.
Наконец сказал:
– Я был согласен отдавать свою силу, пока думал, что без неё вы с поездом сразу исчезнете. Но мои друзья говорят, того, что есть, более чем достаточно, любому наваждению хватит для практически вечного призрачного бытия. А они люди опытные.
– Твоим друзьям только на руку, если я исчезну! – воскликнула Агата. – Я знаю, они хотят, чтобы меня не было – нигде, никогда! Пока я была жива, все вокруг этого хотели. И после моей смерти снова хотят!
– Да они просто хотят, чтобы я был в порядке. А есть при этом ты, или нет, дело десятое. Им всё равно. То есть им даже нравится, что у нас завелось такое прекрасное наваждение непонятной природы. Вернее, нравилось бы, если бы это ничем мне не угрожало.
– Но я же и не угрожаю! – закричала Агата. – Я не могу тебе угрожать! Я просто не знала, что с тобой происходит. Откуда мне было знать? Такому, между прочим, в школе не учат.
Я невольно улыбнулся:
– В школе не учат, факт.
– Поначалу я вообще ничего не понимала, – сказала Агата, уже более спокойным тоном. – Знала только, что умерла и воскресла, потому что появилось удивительное сияющее существо и сказало: «Будь с нами всегда». Я тогда подумала, ты какое-нибудь загробное божество – а что ещё было думать в таких обстоятельствах? Но потом ты пришёл ко мне и оказался не божеством, а человеком, почти таким же, как я, только наделённым удивительной силой, которая продлевает мне жизнь. И я подумала, так даже лучше. Человек мне милей и понятней, чем божество. С тобой тут стало совсем хорошо. А когда ты сделался почти прозрачным, я не догадалась, что это из-за меня. И вообще не знала, что это для тебя плохо. Удивилась, но сказала себе: может, там, где ты живёшь, это нормально? Может, у вас все люди становятся прозрачными, когда, например, хотят спать? И ты так быстро сбежал, обнаружив, что уже клюёшь носом, это всё объясняет. Я сама тоже никогда не любила ночевать в незнакомых местах…
– А было бы здорово становиться прозрачными, когда хочется спать, – одобрил я. – Во-первых, это красиво. А во-вторых, всем сразу понятно, кого не стоит грузить делами, а надо отправить домой отдыхать. Всё-таки ты отличный демиург!
– Спасибо, – вздохнула Агата. – Рада, что тебе нравится. Это я всегда хорошо умела – придумывать, как всё может быть устроено в каких-нибудь неизвестных далёких мирах. Придумывать что-нибудь новое куда интересней, чем смиряться с тем, что уже есть! Но уметь придумывать не означает уметь вот так сходу разобраться, как всё на самом деле устроено. Поэтому я думала, у тебя всё хорошо. А когда узнала, что причиняю тебе вред, сразу же прекратила. Сказала: «Не хочу больше забирать твою силу!» – потому что к тому времени поняла, что здесь всё слушается моих слов. Думаешь, мне не было страшно? Ещё как было! Заранее приготовилась: ну всё, сейчас снова начну исчезать, и на этот раз никто уже не поможет. Но всё равно сделала как решила. Только ради тебя.
– Я бы на твоём месте тоже боялся исчезнуть, – признался я. – Ты всё-таки очень храбрая. Спасибо тебе.
– Да, я храбрая, – согласилась Агата. – Но совсем не хочу исчезать навсегда.
– Ну так и не исчезнешь теперь, – сказал я. – Я-то сам не эксперт, но мои друзья в подобных вещах действительно разбираются. И обманывать точно не стали бы. Они знают, что со мной будет твориться, если твой поезд исчезнет. И совсем не хотят этот ужас переживать.
– Так сильно огорчишься? – спросила Агата, расплываясь в улыбке.
– Нет, просто свихнусь на радостях. Трое суток буду на площади голым плясать, – ухмыльнулся я.
– Это ты так шутишь? – нахмурилась Агата.
– Конечно, шучу. На самом деле, плясать я буду одетым. Потому что очень стеснительный. Ну и вообще, будь ты хоть сто раз безумец, а у нас не принято раздеваться в общественных местах. За всю историю Соединённого Королевства ни одного случая не было, чтобы кто-то плясал на улице голышом. Думаю, на самом деле, людям просто лень лишний раз – сперва раздеваться, потом снова одеваться. Угуландцы – расчётливый и практичный народ.
– Точно шутишь, – улыбнулась Агата. – Ты извини, обычно я не такая тупая. Просто сейчас очень волнуюсь. Поэтому не сразу тебя поняла. И дымные холмы Ша-Шуашат пропустила, когда мы их проезжали, не показала тебе; хотя, знаешь, ночью там всё равно почти ничего не видно, даже при полной луне.
– Это ты извини, – сказал я. – Сам понимаю, что тебе сейчас не до шуток. Но иногда просто невозможно удержаться, хоть язык откуси.
Некоторое время мы умиротворённо молчали, глядя в окно, за которым неторопливо проплывали пустые поля, а вдалеке темнели деревья. Не знал бы, где нахожусь, в жизни не подумал бы, что наваждение. Такой совершенно обычный ночной пейзаж. Но всё равно по какой-то необъяснимой причине прекрасней всего, что я видел – во всех своих грёзах и во всех реальных мирах.
Наконец я вышел из этого сладкого оцепенения и спохватился: люди же! Какие-то непонятные люди сейчас спят в купе в соседнем вагоне. Она что, взяла с собой пассажиров? Наших горожан, прямо с ярмарки? Или ещё где-то нашла?
– Ты обещала объяснить, что за люди спят в поезде, – напомнил я Агате. – Откуда они тут взялись?
– Из ниоткуда! – торжествующие рассмеялась она.
