Дандин встал между Мэриел и братом Олдером:
— Не горячись, Мэриел. У нас в аббатстве все живут в мире и согласии. И тот, кто приносит сюда раздоры, совершает большой грех. Мышка тряхнула головой:
— Что ты несешь, Дандин? Разве я хочу раздоров?
Я не собираюсь ни с кем ссорится и никого обижать. Но у меня есть враги, ты знаешь. И с ними я должна свести счеты. Так что отойди с дороги.
— Как же ты собираешься сводить счеты с врагами, Буря Чайкобой?
Мышка обернулась. В дверях кухни стояли матушка Меллус, аббат Бернар, Симеон и Тарквин.
— Никакая я не Буря Чайкобой. Вы знаете, мое имя Мэриел, — возмутилась мышка.
Слепой Симеон на ощупь приблизился к ней и тронул за рукав:
— Тогда почему ты по-прежнему ведешь себя как Буря Чайкобой? Зря ты так развоевалась, дитя мое, — ведь ты среди друзей, которые хотят тебе помочь.
Мэриел, насупившись, уставилась в пол:
— Без помощи обойдусь.
— Неправда, Мэриел. — В голосе матушки Меллус зазвучали строгие нотки. — Нет на свете такого существа, которое не нуждается в помощи других. Как ты думаешь, почему у нас здесь все ладится? Потому что мы живем дружно и стараемся во всем друг другу помогать. Думаешь, такое аббатство, как наше, под силу построить кому-нибудь одному? Нет, с большим делом в одиночку не справиться! А теперь скажи-ка мне, куда это ты собралась — с мешком ворованной еды, в чужом платье и с этой жуткой веревкой?
Мэриел растерялась. Старшие говорили с ней спокойно и дружелюбно, но ей вдруг стало ужасно стыдно. Мешок выскользнул у нее из лап, а к глазам подступили предательские слезы.
Тарквин пришел ей на помощь.
— Слышь, старушка, прекрати разводить сырость, — сказал он и положил на плечо мышки свою сильную лапу. — Выше нос, так вот! Распускать нюни — это последнее дело. Мы сейчас отправимся все вместе в эту пыльную берлогу, сторожку или как бишь ее. И будем, значит, там держать совет. Сядем рядком и все решим ладком, так вот!
Аббат протянул Мэриел чистый платок, чтобы она вытерла глаза:
— Отличная идея, Тарквин. Обсудим все как следует, глядишь, и добьемся толку. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. А у нас их будет не две, а добрых полдюжины. Давайте-ка все в сторожку.
Так как в сторожке было слишком пыльно и тесно, все устроились снаружи, на ступеньках в тени крепостной стены. Аббат распорядился, чтобы им принесли сюда завтрак.
— Ну, Мэриел, открой нам все-таки, куда ты собралась? — скрестив лапы на груди, спросила матушка Меллус.
— На остров Терраморт.
— А ты знаешь, где он, этот остров?
— Нет пока. Но уж если я решила — найду обязательно.
— Смотри только, со спеху не наделай смеху, — заметил слепой Симеон.
Мышка мгновенно надулась:
— Вижу, вы меня за дурочку держите!
— Симеон не хотел обидеть тебя, милая, — возразил аббат. — Но он прав, такое дело с наскока не решить.
Выясним прежде, где он, этот Терраморт. Боюсь, ты долго его проищешь, коли будешь бродить по свету наугад.
Друзья, припомните, вдруг кто-нибудь слыхал об этом острове. Может, это название упоминается в древних книгах или в старинных песнях. Или кто-нибудь из путешественников рассказывал о нем.
— Кажется, я кой-чем могу тут помочь. — Стоя в дверях сторожки, брат Губерт давно уже прислушивался к разговору. — О, да тут у вас пир горой. Пожалуй, составлю вам компанию.
Симеон вежливо кашлянул:
— Я так понимаю, ты, Губерт, знаешь что-то про этот Терраморт.
Брат Губерт захлопал своими близорукими глазами:
— Я-то сам о нем слыхом не слыхивал. А вот есть у нас тут один юнец — вы его все знаете. Как-то раз сей юный представитель мышиного племени пришел в сторожку, чтобы изучать историю аббатства. Видно, ему показалось, что я задремал, и он не мешкая бросил книгу и принялся рыться в тех пергаментах, что оставил Филдроун Странник.
Тарквин чуть не подавился пирожком.
— Филдроун! — вскричал он. — Как я сам-то не вспомнил, башка садовая! Да уж, старина Филдроун видел на своем веку больше стран, чем у ежа иголок, так вот! Они. слышь, с моим папашей, стариком Ларквином, были друзья не разлей водой.
Брат Губерт сердито фыркнул:
— Думаю, это всем уже ясно. Так вот, прежде чем меня столь бесцеремонно прервали, я как раз рассказывал о Филдроуне. Как-то зимой, когда на земле лежал глубокий снег, мне выпала честь дать в своей сторожке приют этому знаменитому путешественнику. Уходя, он оставил мне несколько свитков, в которых описывал свои путешествия, — этих свитков у него накопилось столько, что носить их с собой стало обременительно.
На этот раз старика прервал Дандин:
— И где же теперь эти свитки, брат Губерт? По-прежнему у вас?
— У меня ничего не пропадает. К сожалению, сторожка моя тесновата и найти в ней что-нибудь не так-то просто.
Не успел он договорить, друзья наперегонки бросились и сторожку — всем не терпелось отыскать свитки. Брат Губерт в тревоге побежал вслед:
— Не смейте рыться на полках! У меня ведь все разложено, и не как придется, а по системе. А вы мне устроите ералаш, и поминай как звали ценные рукописи!
— Кончай нам очки втирать, Губерт, — усмехнулся Симеон. — Знаем мы твою систему. Свалишь все в кучу, и пусть себе пылится. Хоть я и слеп, вижу твою систему насквозь — достаточно коснуться лапой полок. Ничего, дружище. Все к лучшему — мы не только рукописи найдем, но еще и перетрясем весь твой хлам. Глядишь, в твоей Пыльной сторожке станет попросторнее. Думаю, нам стоит сгрести с полок все до последнего пергамента и перетащить на лужайку. А то здесь и задохнуться недолго.
Жаркие лучи полуденного солнца освещали лужайку, заваленную книгами, рукописями, свитками и пергаментами.
— Куда только они запропастились, — огорченно покачал головой Сакстус. — Я бы их с первого раза узнал.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей на крепостную стену, устроились неугомонные выдрята Бэгг и Ранн.
Они беспрестанно пихали друг друга и заливались смехом.
Братья-озорники были Мэриел по душе, но она понимала, что сейчас не время для шуток.
— Эй, ребята! — окликнула она близнецов. — По-моему, у вас не все дома. Вы, верно, не знаете, что смех беи причины — признак дурачины?
В ответ раздался новый взрыв хохота. Малолетние шалопаи смеялись так заразительно, что Мэриел и Сакстус невольно принялись хихикать, и даже брат Губерт не смог удержаться от улыбки.
— Может, хватит балбесничать, — крикнул Симеон, устремив на выдрят свои незрячие глаза. — С чего это вас так разбирает?
