От счастья Мэриел едва не захлебнулась.
— Тарквин, это ты?!
— А кто же еще? Ты, видно, приняла меня за рыбу с длинными ушами?
— Нас протаранил корабль крыс-пиратов. Я слышала, они называли его «Морской бродяга». Представляешь, они увидели Дандина и Дарри и втащили их на борт.
— Хорошенькое дело! Сцапали наших ребят. Вот шельмы! Слышь, нам-то как теперь быть?
— Ну а что мы, по-твоему, можем сделать?
— Ты, часом, не приметила, куда он пошел, этот «Морской бродяга»?
— В ту сторону, кажется. В тумане ничего толком не разглядишь.
— Поплывем за ними, что ж еще? Там посмотрим, как вызволить наших.
И Мэриел что есть мочи стала бить по воде лапами.
Через некоторое время Тарквин остановился и распластался на спине, тихонько покачиваясь.
— Ох, погоди, старушка. Дай дух перевести.
— Я тоже запыхалась. Наверняка мы плаваем кругами, ничего ж не видать.
— Ей-ей, лучше погодить, пока этот проклятый туман не развеется. Слышь, возьми-ка мою харолину. Она ведь как поплавок, не тонет. Ее нам обоим хватит.
Мышка и заяц оперлись на инструмент. Он слегка колыхался, а они тихонько шевелили задними лапами, чтобы остаться на плаву.
Казалось, время тянется бесконечно. Тарквин и Мэриел уже совершенно не представляли, сколько они проплыли и сдвинулись ли вообще с места. Постепенно туман рассеялся, сменившись легкой дымкой; ветер с каждой минутой крепчал. Теперь друзья могли оглядеться вокруг, но это их отнюдь не утешило. Корабля крыс-пиратов и след простыл, берега тоже было не видать. Их окружали лишь разыгравшиеся волны. Мэриел подняла глаза к небу; близились сумерки.
— В море ночью, наверное, страшно холодно.
— Понятное дело. Ей-ей, у меня и сейчас зуб на зуб не попадает.
— У меня тоже. Тарквин, я хотела тебе сказать — мне очень жаль, что я втянула тебя в такую передрягу.
Я должна была идти одна, а теперь видишь, что получилось, — Дандин и Дарри в плену у крыс, а мы…
— Что за чушь ты говоришь? Слишком ты о себе воображаешь, так вот! Стали бы мы у тебя разрешения спрашивать.
— Ты настоящий друг, Тарквин. Никогда не забуду, как ты меня поддерживал.
— Спасибо, старушка. Я тронут. Хон Рози, слышь, тоже наверняка меня не забудет. Вспомнит иногда старину Тарквина, что пошел на корм рыбам, и смахнет слезу лапой. Ах, Рози, Рози, не сыскать тебе больше такого красавца и умницы, ни в жисть не сыскать!
Вода попала мышке в рот, и она закашлялась.
— Слышь, старушка, ей-ей, будет удобнее, если ты вынешь пичугу изо рта и привяжешь на шею.
Они покачивались на воде, тесно прижавшись друг к другу; вечернее солнце расцветило небо и море самыми причудливыми оттенками, но мышка и заяц не замечали красоты заката. Вскоре на море опустилась тьма. Вдруг две исполинские лапы мелькнули над водой, сгребли Мэриел и Тарквина и с легкостью подняли их на палубу корабля.
— Тарквин, это ты, бродяга!
Дрожащий заяц, чуть не теряя сознание, оторопело уставился в полосатую морду владыки Ронблейда:
— Мм… милорд! А я и не знал, что ты тоже пустился в плавание!
— Бьюсь об заклад, повеса, ты решил довести бедную мышку до погибели. Потому и потащил ее в море!
— Вовсе нет… наоборот!
— Ладно, мы все обсудим потом, когда вы оба немного очухаетесь.
Мэриел пришла в себя в одной из кают «Стального клинка». В маленьком очаге уютно горели угли. Мышка с удивлением обнаружила, что на ней надеты пестрые обноски крыс-пиратов. Ронблейд, увидев, что она открыла глаза, заставил ее глотнуть крепкого вина и съесть немного сушеных фруктов.
Тарквин уже совершенно оправился. Мэриел так и прыснула со смеху, увидев, что тот вырядился в шелковое тряпье крыс и накинул желтый пиратский плащ. Мечи и кинжалы всегда были настоящей страстью зайца, и он уже успел заткнуть с полдюжины за широкий атласный пояс; стоило ему пошевелиться, бесчисленные серьги и браслеты, которые он нацепил, принимались дребезжать.
— Харахаха, что, испугалась?! — дурашливо завопил заяц. — Это я, Тарквин Грозный!
Ронблейд фыркнул, пытаясь скрыть улыбку:
— На мой взгляд, скорее Жуткий, чем Грозный. — Барсук повернулся к Мэриел: — Расскажи мне, мышка, куда ты направлялась по морю на какой-то бандуре вместо корабля, да еще и в компании с этим пустоголовым малым?
— Это длинная история, и я начну издалека…
Снаружи ветер рыскал по морю, ревел и стонал в кромешной тьме. Косые струи дождя яростно молотили по палубе, а «Стальной клинок», рассекая волны, шел на север, туда, куда указывала металлическая ласточка; к румпелю корабля был привязан Чайкобой.
31
Аббат Бернар не сводил глаз с бывших невольников. Молодые землеройки накинулись на еду, словно изголодавшиеся волки, — они набивали рты сливовыми тарталетками и тут же хватали горячие лепешки, захлебывались настойкой и жадно слизывали с лап мед.
— Ох, матушка Меллус, эти двое, того и гляди, съедят и миски, и ложки, да и стол в придачу.
— Подумай только, отец Бернар, бедняги наверняка сами не помнят, когда в последний раз ели досыта.
Один из невольников принялся собирать со стола крошки. Симеон взял его за лапу:
— Оставь. Скажи лучше, сколько вас там, в плену у крыс?
— Семнадцать. Или нет, восемнадцать. Конечно восемнадцать, вместе с белкой.
Брат Олдер возвел глаза к небу и легонько подтолкнул юного Коклебура:
— Представляешь, сколько ж надо наготовить на восемнадцать таких едоков!
— Пожалуй, они бы все в нашей кухне смели подчистую, хотя не нам жаловаться на нехватку припасов.
Полковник Клэри в компании с Кротоначальником сидел в погребе. Гейб Дикобраз потчевал их лимонадом из лепестков роз и острым сыром, — как известно, это лучшая закуска для сладкого напитка.
— Урр, так ты говоришь, ночью тебе нужны четверо нашенских ребят?
— Да, четверо кротов, да, слышь, покрепче и посильней. А главное дело, чтобы рыть были мастаки.
— Урр, рыть-то для нас ерунда. Пожалуй, Данти, Бакстон и Топотун будут в самый раз, а к ним в придачу я сам.
— Высший класс! Слышь, Кротоначальник, встречаемся через два часа после заката, у ворот.
— Заметано! Уж мы, кроты, не подкачаем.
— Прости за любопытство, полковник, но почему прошлой ночью вы освободили только двоих невольников? — спросил Гейб.
Клэри отхлебнул настойки и одобрительно вздернул бровь:
