После завтрака из полевой кухни мы начали спуск на равнину. Выйдя из тумана, мы к полудню оказались у станицы Абинск, куда под праздник драпанули 2-я и 3-я роты 1137-го полка. Конечно, как могла удержать оборону дивизия, имевшая полосу обороны по фронту в 50 км? Нам сразу приказано было отрывать траншеи на южной окраине поселка. Но с наступлением темноты нас собрали в колонну, и мы двинулись по дороге на север в направлении станицы Азовской. Ночь была непроглядной, и мы осторожно продвигались по полевой дороге. Возможно, впереди был проводник из местных жителей. Примерно через час сделали привал, и начальство свернуло влево от дороги, где было строение животноводческой фермы. Оставив за себя своего помощника сержанта Дортгольца, я пошел за командованием. В помещении находились несколько доярок с детьми, которые рассмотрев нас при свете каганца, удивились, ибо несколько минут назад у них были немецкие солдаты. Начальник курсов о чем-то посовещался с начальником учебной части и решил посылать роты дальше до встречи с противником. В разведку был выделен 2-й взвод нашей роты.
Когда я вернулся к своему взводу, то мои люди что-то грызли. Сержант дал мне кусок подсолнечного жмыха, а пулеметчик по фамилии Пшон — кусок сотового меда. Задавать вопрос и выяснять, где все это взяли, было смешно, так как жмых всегда бывал на фермах в качестве добавок к корму животных, а мед раздобыли в улье «на ощупь». Командира роты мы видели только у кухни, больше он не появлялся во взводах. Странно, идем в бой и совершенно ничего не знаем ни о противнике, ни о соседях, не имеем и собственных задач, как будто мы свалились с неба. Такого не бывало даже в самых захудалых частях, а здесь какие ни есть, но курсы с начальником, видимо, ранее командовавшим полком.
Мой коллега построил в походную колонну свой взвод и предупредил меня о своем выступлении. Через пару минут двинулся и мой взвод. Минут через десять прямо по нашей колонне была дана очередь из танкового пулемета. Только непроглядная ночь спасла нас от больших потерь. Большинство пуль прошли над нашими головами. Застонали раненые из второго взвода. Задело в руку и моего курсанта. Все мы, конечно, упали на землю, и я закричал: «Вправо в цепь» и «Залпом, по пулемету, пли!» Это были две совершенно новые команды из БУП-42, и я их впервые применил в боевой обстановке после нескольких тренировок на занятиях еще в Пшаде. Первый залп был всего из трех-четырех карабинов, второй больше, а в третьем и дальнейших участвовали и курсанты второго взвода. И представьте себе, что мы услышали, как был заведен двигатель и танк или бронетранспортер начал отходить к станице Азовской, изредка постреливая в нашу сторону. Отправили назад раненых, ко мне подбежал командир второго взвода и спросил, что будем делать дальше. Мы заметили, как на южной окраине Азовской началось освещение местности ракетами и открыла огонь минометная батарея, но мины пока рвались где-то позади нас в районе фермы. Развернув взводы в цепь, мы начали продвижение на Азовскую. Для лучшей видимости немцы подожгли скирду соломы. Продвинувшись с километр, мы обнаружили, что нет нашего третьего взвода, второй и пулеметной рот, как нет и нашего ротного командира и командования курсов.
Посовещавшись, мы тоже решили не лезть на рожон. Ожидали рассвет. Он наступал медленно в тумане с мелким моросящим дождем. Немецкие минометы прекратили обстрел. Чуть стало светать, мы поняли, что позиции наши не имели секторов обстрела противника, и мы решили отвести взводы вправо на пригорок, имевший в тылу небольшую лощину, хорошо маскировавшую наше расположение и подступы к нему из нашего тыла. Огнем из ручных пулеметов и карабинов мы могли простреливать во фланг всякое передвижение противника на переднем крае и перед ним.
Нашими двумя взводами никто из командования не интересовался, связи никакой не поддерживал, видимо, и не задумывался над тем, где мы, что делаем и чем питаемся. Я решил послать связного Ваню с донесением. Через пару часов вместе с ним пришли два моряка из пулеметной роты и принесли ведро вареной пшеницы и вещевой мешок отваренной конины. Котелков у курсантов не было, поэтому пшеницу делили горстями в пилотки и выдали в руки по куску мяса. И опять ни малейших указаний на последующие действия. Создавалось впечатление, что командование курсов все безграмотное, так как хотя бы командира роты послали в качестве посыльного с приказанием, но и его не было. Скорее всего, командование не желало оставлять каких-либо документальных следов в случае проведения расследований. Только на третий день посыльный привел сюда наш третий взвод, а мой взвод выводился в резерв начальника курсов в район той фермы, откуда мы начали наступление.
По прибытии я доложил о состоянии взвода. Начальник курсов не задал мне ни одного вопроса, а только подтвердил свое распоряжение относительно нахождения в резерве и готовности по его распоряжению выступить на усиление направления возможной угрозы.
На следующий день мы устроили мытье в своей бане с парилкой и «прожаркой» белья и обмундирования. На третий день меня вызвал начальник курсов и потребовал вступить в контакт со 2-й стрелковой ротой, которая по карте находилась примерно в трех-четырех километрах правее. Я попросил отметить на карте их место, но он заявил: «Ты бывший разведчик, вот и ищи». На сей раз мы вышли после завтрака без всякого сухого пайка. У меня была карта стотысячного масштаба (в одном сантиметре — один километр на местности). Я очень уверенно по ней ориентировался и повел своих людей балками и лесными массивами, чтобы мы могли наблюдать, а сами оставались невидимыми. Через пару часов мы были на месте, куда ткнул пальцем начальник, но там и признаков роты не было. Я решил выдвинуться севернее. Прошли еще три километра и вышли на опушку леса. Впереди была большая поляна, на которой копошились румынские солдаты. Оружие их было составлено в козлы, а они, примерно пятьдесят человек, выстроились у походной полевой кухни с котелками за мамалыгой. В стороне стояли две телеги, запряженные станичными волами, на которых, видимо, вывозили лесоматериалы местные девушки. Они тоже развязали свои узелки, чтобы перекусить домашней едой. Мы давно были наслышаны о слабой боеспособности этих немецких союзников и решили отбить походную кухню с провиантом, хотя и понимали, что без боя здесь не обойтись, но все же верили в удачу, надеясь на внезапность и дерзость.
Мы с пулеметчиком выбрали такую позицию для пулемета, чтобы огнем из него не поразить молодых казачек и быков, а залповым огнем курсантов решил бить по очереди солдат у самой кухни. Двоих выделил, чтобы они могли быстро выпрячь пару быков, а одному поручил угнать кухню, если лошадь останется невредимой. Наш огонь оказался таким ошеломляющим, что румыны, удирая в тыл, не только бросили котелки, но и про свои винтовки в козлах забыли. Девушки тоже бежали, оставив волов и бричку. Четырнадцать румын остались лежать у кухни, но легкораненых не было. По документам стало понятно, что это саперы, а значит, мы уже в тылу румын. Приходилось действовать очень быстро, пока они не оправились и не зажали нас. В качестве трофеев нам досталась кухня с мамалыгой и брынзой и пара волов. Бегом, знакомым скрытым путем мы возвращались обратно и тут напоролись на вторую роту, которая была совершенно в другом месте, а не в том, которое указал командир курсов, и уже вторые сутки ожидала провиант. Мы раздали им все с кухни, и я попросил их не менять позиций, точно нанеся их на свою карту». [Конец цитаты.]
