Потом она встретилась с воинами нашего 343-го полка, державшими в январе в этих местах оборону, и вернулась в свой родной 29-й полк, в котором и воевала телефонисткой до Победы. В своем письме и устно она рассказала мне о пленении и побеге из плена. Этот случай, происшедший при занятии дивизией обороны без пехотных подразделений, вышестоящим начальством был расценен как должностное преступление командира дивизии полковника Богданова, который был отстранен от занимаемой должности и позже понижен в должности до командира полка. А что же командование и штаб 27-й армии? Ведь они должны были знать о боеспособности нашей дивизии и поставленной ей боевой задаче. Этот вопрос до сих пор остается открытым…» [Конец цитаты.]
Я хотел бы к этому отрывку сделать комментарий не по теме. Все эти Солженицыны и прочие клеветники СССР настойчиво брешут, что в СССР, дескать, всех наших пленных без разбора объявили шпионами и предателями и отправляли в ГУЛАГ. А Александр Захарович мимоходом рассказывает, как действительно обстояло дело с теми, кто попадал к немцам в плен. М. Ярцеву не только не объявили шпионкой и предательницей, не только не отправили в ГУЛАГ, но и оставили служить связисткой. А к надежности связистов предъявляли очень высокие требования. Чтобы вы поняли, о каких требованиях идет речь, приведу эпизод из воспоминаний А.В. Невского.
«В 81 ск было принято решение перегруппировать дивизии, то есть заменить одну дивизию другой, для этого нашей 2 сд пришлось совершить марш 40–50 км.
Впереди колонны двигался один из полков, за ним шел мой батальон связи. Так как вся дивизия была на конной тяге, то движение ее было крайне медленным, двигались со скоростью 2–2,5 км в час: то одна лошадка остановится в обозе, то другая.
Такое движение крайне утомляло моих связистов — народ отборный, молодой, здоровый, привыкший бегать, неся на себе кроме оружия еще и катушку с кабелем, т. е. с грузом, превышающим в 2–3 раза вес снаряжения пехотинца. Топографические карты имелись у каждого командира взвода, исключительное большинство солдат и сержантов имело среднее и высшее образование, картой и компасом мог владеть любой солдат.
Люди рвались вперед. Какая была обстановка, нам примерно было известно. Кроме того, мне было известно, где должен был разместиться штаб дивизии и полки. До места назначения оставалось примерно 25 км. Принимаю решение обоз оставить в походной колонне, а самому с группой связистов в 50 человек проскочить вперед. Шли мы со скоростью 7 км в час, «как олени», нас никто не подгонял, но было общее желание как следует отдохнуть на месте. Примерно через 15 км показался населенный пункт, были приняты меры предосторожности, и мной выслана разведка, сами мы тоже скрытно продвигались вперед. Через некоторое время разведка донесла, что впереди немцы грузят на три автомашины груз, охрана не замечена. Решаю атаковать деревню с трех сторон, до последнего момента входили в поселок не замеченными противником, автомашины достались нам, убитых немецких офицеров было 2 человека и 10 пленных, небольшая часть все же удрала.
Мы торжествовали — это первая, настоящая, активная боевая задача, выполненная самими связистами. Пленных повели в тыл навстречу дивизии четыре человека, остальные двинулись к намеченной цели. В пути я соображал, кому и какие следует дать награды.
Пришли на место, выставили охрану, рекогносцировали место каждого отдела штаба 2-й стр. дивизии. Приступили к наводке линии связи, а после окончания работы расположились на отдых. Внезапно на автомашинах нагрянуло наше дивизионное начальство, мечет гром и молнии, зело было взбешено, негодовало. Мне было объявлено в присутствии моих людей, что буду отдан под суд Военного трибунала за самоуправство, за превышение власти, за самовольство и т. д. Приказано было срочно представить строевую записку и список личного состава. Когда комиссия убедилась, что мои люди все налицо и оружие в сохранности, начальство успокоилось.
Причина гнева была вполне понятна: если бы недоставало хотя бы одного связиста, дивизию вновь пришлось бы перебрасывать в другое место. Дело в том, что связисты батальона связи отлично знали дислокацию дивизии, корпуса и частично армии, а, к примеру, командир батальона стрелкового полка в этом отношении имел ограниченные сведения — не больше, как только за свой полк, поэтому, попадись в плен связист батальона связи, он был бы для противника самой ценной находкой.
Мои подчиненные были крайне удручены. Под суд меня не отдали, но в награждениях было отказано». [Конец цитаты.]
Но вернемся к теме. Как явствует из эпизода со снятием с должности командира дивизии, начальство с разгильдяйством пыталось бороться, но безуспешно. Об этом вы узнаете из следующего рассказа Александра Захаровича.
Лебединцев: «20 ноября 3-я стрелковая рота старшего лейтенанта Ахполова вела разведку боем и захватила двух пленных, которые принадлежали 10-й танковой дивизии немцев. 19 декабря полковой разведывательный взвод под командованием старшины Логинова захватил пленного и вернулся в полк без потерь. 22 декабря наша 2-я рота и 1-й батальон 343-го полка вели упорный бой за хутор Макаровский и понесли большие потери. Убиты 78 и ранены 112 человек. 26 декабря части дивизии произвели сдачу и прием новых оборонительных участков.
На следующий день нам пришлось нагонять противника, который отошел на несколько переходов, и я со связистками ехал на одних санях. На обочине стоял «студебеккер» с имуществом штаба дивизии. Сверху восседал бывший наш писарь сержант Родичев. Он окликнул нас, и мне удалось у него выяснить, как «котируются» наши боевые донесения на дивизионном уровне. Он ответил, что несомненно лучше, чем в других полках. Они достовернее, с конкретными примерами и фактами, да и отпечатаны на машинке. Но, к сожалению, их никто не читает, кроме капитана Борисова, который ведет Журнал боевых действий дивизии. Это меня немало удивило, хотя я знал, что редкие донесения из наших батальонов в нашем полку тоже никто, кроме меня, не читает. Через несколько дней это сыграло роковую роль для нашего командира дивизии полковника Короткова и всей дивизии в целом, разгромленной у Босовки.
Как помнит читатель, командир полка Бунтин, начальник штаба Ершов, комбат Кошелев и 14 солдат 22 января вышли из окружения, и именно в эти дни пришел приказ о присвоении Бунтину звания подполковник. На радостях он немедленно представил к этому званию и начальника штаба Ершова. Этот мой начальник заметно изменил свое отношение ко мне в лучшую сторону. Он стал больше поручений давать другим ПНШ, оставив мне только самые серьезные дела. Главное, что он стал интересоваться, есть ли у меня время на сон. Стояли мы в селе Дзвыняче, и весь офицерский состав был задействован на привлечении местного населения для проведения окопных работ. Я, как всегда в обороне, использовался на рекогносцировке местности, определял место траншей и опорных пунктов в районе обороны полка.
После разгрома в Босовке 14 января, 9 февраля дивизия получила 2392 человека пополнения. Недополучено было до штата 1244 человека. Одновременно получаем вооружение и боеприпасы. В отличие от прежнего местного пополнения, на сей раз получили много из России и преимущественно необстрелянных еще курсантов, прошедших только первоначальное обучение. Видимо, уже сокращалась общая численность курсантов в училищах.
