Авторство великих пьес и сонетов приписывают то драматургу Кристоферу Марло, то автору афоризма «Знание — сила» философу Фрэнсису Бэкону, то самой королеве Елизавете. А в 1997 году российский ученый Илья Гилилов в книге «Игра об Уильяме Шекспире» привел новые интересные доказательства в пользу Роджера Мэннерса, 5-го графа Рэтленда и его супруги Елизаветы Сидни. Воспитанник Бэкона, Рэтленд владел четырьмя языками, носил в колледже прозвище «Потрясающий копьем», то есть Shake-Speare, в Падуанском университете учился вместе с датскими студентами Розенкранцем и Гильденстерном и дружил с графом Саутгемптоном, которому посвящены две поэмы Великого Барда. По мнению Гилилова, не желая публиковать произведения под своим именем, Рэтленд просто нанял Шакспера в качестве «лица проекта». Это косвенно подтверждается тем, что сразу после смерти Мэннерса реальный Уильям получил в доме графа некое вознаграждение, уехал из Лондона в Стратфорд и не покидал его до самой смерти в 1616 году.
Гипотезу Гилилова многие не без успеха оспаривают. Но так ли уж невероятно то, что скромный обыватель служил прикрытием в игре гения и не был при этом разоблачен? Вовсе нет. И чтобы доказать это, приведем похожую историю из нашей эпохи, когда вездесущие папарацци уже вовсю сновали под окнами знаменитостей, а литературная мистификация тем не менее так и осталась неразгаданной.
Итак. В 1974 году парижское издательство «Меркюр де Франс» выпустило роман некоего Эмиля Ажара «Голубчик». Критика зашлась восторгом, журналисты бросились искать новую звезду и не нашли: издатели развели руками и показали им конверт, в котором рукопись была прислана из Бразилии. Ее автор якобы был не в ладах с законом и потому не мог привезти ее собственноручно. Желтые газеты приписывали «Голубчика» то молодому уголовнику, то подпольному хирургу, делающему нелегальные аборты, а самой сенсационной версией стала такая: Эмиль Ажар — это ливанский террорист Хамиль Раджа. Когда выяснилось, что интересы писателя представляет адвокат Жизель Алими, отстаивавшая права арабов во время франко-алжирской войны, эту утку стали обсуждать на каждом углу. И никому не пришло в голову, что мистификатор просто умело подыграл охотникам за сенсациями. Впрочем, издания посерьезней сразу предположили, что «Голубчик» написан каким-то известным современным автором. Указывали на Раймона Кено или Луи Арагона. Те категорически протестовали.
Между тем вышел второй романа Ажара — «Вся жизнь впереди», еще лучше предыдущего. Его номинировали на престижнейшую Гонкуровскую премию. И тут завеса тайны стала приоткрываться. Поползли слухи, что переговоры с издателями ведет некий молодой человек по имени Поль Павлович. До появления Ажара единственное имеющее отношение к литературе достоинство Павловича заключалось в том, что он приходился двоюродным племянником пожилому, почти позабытому критикой классику Ромену Гари, эмигранту из Литвы и герою Сопротивления. Павлович выступил на авансцену этой истории и публично заявил, что Эмиль Ажар не будет получать Гонкуровскую премию, которую ему присудили. Накал страстей снизился после третей книги Ажара «Псевдо», главного героя которой, юного невротика, звали Поль Павлович. Общество почти смирилось с тем, что тайна разгадана, как вдруг…
В 1981 году увидело свет эссе «Жизнь и смерть Эмиля Ажара», написанное истинным автором «Голубчика» и других ажаровских романов. Вот несколько выдержек из него.
«Мне надоело быть самим собой. Мне надоел образ, который мне навязали раз и навсегда тридцать лет назад, когда “Европейское воспитание” принесло славу молодому летчику… Мне сделали лицо. Возможно, я сам бессознательно пошел на это. Так казалось проще: образ был готов, оставалось только в него войти. Это избавляло меня от необходимости раскрываться перед публикой. Главное, я снова затосковал по молодости, по первой книге, по новому началу. Начать все заново… — это всегда было величайшим искушением моей жизни».
«Я как автор был сдан в архив, занесен в каталог, со мной все было ясно, и это освобождало литературоведов от необходимости разбираться в моих произведениях, вникать в них. Еще бы, ведь для этого пришлось бы их перечитывать. Делать им, что ли, нечего?»
«Критик из “Экспресса” объявил, ссылаясь на обмолвку человека, связанного профессиональной тайной, что у Ажара в предыдущих книгах были помощники, в числе коих, конечно, и я, но “Псевдо” Ажар явно написал в одиночку, без соавторов. Эта книга, по его выражению, была в спешке “выблевана” автором, ибо у молодого писателя от славы голова пошла кругом, он отверг помощников, отказался следовать их советам и взялся за дело сам кое-как. Отсюда, провозглашает наш критик, и отсутствие “уловок”, “ремесла”, которое чувствовалось, по его мнению, в двух первых книгах, и сырой, “выблеванный” текст. Пресвятая Богородица! Уж что, как не “Псевдо”, написано старым прожженным профессионалом».
Читатель, не знающий этой истории, уже догадался, что истинным Эмилем Ажаром был не кто иной, как дядя Павловича Ромен Гари. Герой Франции, кавалер ордена Почетного легиона, автор, быть может, лучшего в мировой литературе романа о любви к матери «Обещание на рассвете». В 1974-м ему было шестьдесят и про него говорили: «Писатель на излете», робкие предположения о том, что Ажар — это все-таки он, которые, надо признать, иногда звучали, в литературном мире назывались нелепостью. На светский обедах «жалели беднягу Гари, который, конечно, не без грусти и некоторой зависти смотрит за успехами своего племянника, взлетевшего на литературный небосклон со скоростью метеора, в то время как его собственная звезда закатилась…»
Свое «признательное» эссе Гари закончил словами: «Я славно повеселился. До свидания и спасибо». Но опубликовано оно было уже после его смерти. 2 декабря 1980 года выдающийся писатель застрелился, оставшись единственным в истории дважды лауреатом Гонкуровской премии. Второй раз — как Эмиль Ажар, а первый раз — под собственным именем, еще в 1956 году.
Игры патриотов
Мистификации, о которых было сказано выше, пытались подменить наши представления об одном-единственном человеке — их авторе. Теперь же мы поговорим о подделках, которые претендовали на то, чтобы совершить подмену читательских представлений об истории и культуре целых народов. И пальму первенства в этом ряду бесспорно следует отдать «Краледворской рукописи» и ее литературным «сестрам».
В 1817 году молодой чешский поэт и переводчик Вацлав Ганка объявил о находке древней рукописи, датированной 1290–1310 годами. Находка эта, состоявшая из шестнадцати пергаментных листов, содержала старинные нерифмованные стихи о подвигах чешского народа в борьбе с поляками, саксами, монголами и прочими врагами-захватчиками, а также несколько лирических произведений. Нашлось все это богатство, по рассказам Ганки, совершенно случайно. Приехав погостить к закадычному другу, служившему судьей в провинциальном городке Двур-Кралов-на-Лабе, литератор прослышал, что в подвале местного костела хранится куча предметов пятисотлетней давности, которые давно перестали кого бы то ни было интересовать. Заинтригованный гость в тот же день полез в подземелье и за шкафом среди разного хлама отыскал сокровище национального значения.
