В очередной раз я удивилась его прозорливости.
— Это бульварное кольцо. Для Парижа двустороннее движение не характерно. У нас все больше улиц, где машины идут в одном направлении. Вот и приходится кружить по городу.
— Я смотрю, у вас популярны небольшие машины.
— Правильно заметили! С большими машинами — хлопотно: парковаться — проблема, с гаражом — опять проблема. Видите, сколько у нас мотоциклистов, самый мобильный транспорт!
Я кивнула головой, и тут же задохнулась от восторга. Мы проезжали мимо помпезного здания, украшенного колоннами, статуями, позолотой.
— Опера Гарнье, — с гордостью сказал Морис. — Наш театр оперы и балета. Перед ним, как правило, я и собираю свои группы.
Он слегка притормозил и, пригнувшись ко мне, показал на ступени, ведущие к входу в театр.
— Видите? Если захотите, можете прийти сюда завтра к девяти часам. У меня обзорная экскурсия по Парижу.
— Не обещаю, — ответила я. — Мне хочется побродить одной.
— Хороший вариант! — тут же согласился он и полез в бардачок. — Вот карта Парижа, вы можете обойти весь город за три дня.
Мы подъехали к красивому серому дому и остановились.
— Я вас провожу, — сказал Морис, выходя из машины. — Номер моего телефона у вас есть. Если захотите пообедать, звоните.
— Пожалуй, перекушу дома. Кое-что я захватила с собой.
— Как хотите. Только не забудьте позвонить Дмитрию Павловичу.
«Боже, как это я забыла!»
Моя рука потянулась к сумке, но Морис уже шел по направлению к большой двери, и, боясь потеряться, я быстро двинулась за ним.
«Сейчас войду в квартиру и позвоню».
— Ключи не забыли? — спросил Морис.
— По-моему, нет, — растерянно сказала я и полезла в сумку.
Он рассмеялся, и ослепительный ряд зубов в очередной раз отвлек меня от главной мысли этого момента: «Где ключи?»
— Нашла! — радостно воскликнула я и достала красивую ключницу, на каждой петельке которой висел отдельный ключ.
— Смотрю, вы несколько рассеянны, Маргарита Владимировна!
— Бывает! — коротко ответила я.
На площадке второго этажа мы остановились. Морис подошел к двери, обитой кожей и искусно украшенной фрагментами тонкой металлической ковки.
— Вот вы и дома! — сказал он.
Стараясь не выдать охватившего меня волнения, я стала открывать дверь. Один замок, второй, третий. Я помнила наставления Дмитрия Павловича и четко следовала его инструкциям. Наконец дверь открылась, и передо мной оказался большой холл, заставленный книжными шкафами. Казалось, я никуда не уезжала. Еще минута — и в холл выйдет Дмитрий Павлович. Он крепко прижмет меня к велюровому домашнему пиджаку, поцелует в макушку и скажет:
— А вот и Мариночка пришла!
— Я пойду?
Морис вопросительно смотрел на меня, и, казалось, ждал приглашения.
— Спасибо! — быстро ответила я и протянула руку для прощального приветствия.
— Пожалуйста, — грустно ответил он.
— Мне надо немного отдохнуть.
— Конечно, конечно! Такая длинная дорога!
— К тому же, разница во времени.
— Сколько сейчас в Москве?
Я посмотрела на часики:
— Одиннадцать вечера. Уже поздно!
— В Париже жизнь только начинается, — с улыбкой заметил Морис.
— До встречи!
Я подхватила чемодан и закрыла дверь перед его носом.
— До встречи, Рита! — послышался через дверь голос Мориса. — Жду вашего звонка.
— Жди! — прошептала я и полезла в сумку за телефоном.
«Милый дедушка, как же я про тебя забыла!»
Я нашла номер Дмитрия Павловича и, присев на чемодан, стала ждать ответа.
— Мариночка, это ты? — послышался родной голос.
— Дедушка, прости, что сразу не позвонила! — закричала я в телефонную трубку.
— Я и не удивляюсь! — послышался короткий смешок. — Париж тебя заставит забыть обо всем на свете.
— Обо всем, — продолжала орать я, — только не о тебе!
Новые впечатления роились в голове, и возбуждение нарастало. Почему-то казалось, что из-за большого расстояния между нами дедушка плохо слышит, и я старалась говорить как можно громче.
— Я знал, что ты приземлилась благополучно.
— Морис тебе звонил?
— Да, как только в аэропорту сообщили о прибытии самолета. Как он тебе понравился?
— Самолет?
— Нет! — засмеялся Дмитрий Павлович. — Морис!
— Морис? — переспросила я. — По-моему, он пижон!
Посмотрев на дверь, я понизила голос.
— Морис встретил меня в аэропорту, довез до квартиры, рассказал массу интересных вещей…
— Вот и хорошо! — ответил Дмитрий Павлович. — Морис — воспитанный, интеллигентный человек. Забыл тебе сказать: он сын моей старой приятельницы.
— Да, да, слушаю, дедушка!
За дверью послышались легкие шаги.
«Сразу не ушел, — подумала я. — Значит, про «пижона» слышал».
— Как впечатления?
— Потрясающие!
Я вскочила на ноги и заходила по холлу.
— Теперь понимаю, почему ты так часто вспоминаешь Париж!
— У тебя еще все впереди! — с легкой грустью сказал Дмитрий Павлович. — Этот город раскрывается постепенно.
— Я уже почувствовала.
— Посмотрела квартиру?
— Нет! Пока что стою в холле и вижу знакомые книжные шкафы.
Я включила свет и охнула.
— Дедушка, по-моему, тут шикарно!
— Рад, что тебе нравится, не буду мешать. Отдыхай с дороги.
— Дедушка, я тебя очень люблю! Не болей, пожалуйста!
— Уже поправляюсь, позвони завтра.
— Обязательно! Целую!
— Спокойной ночи, Мариночка!
— Спокойной ночи!
Я положила в сумку телефон и вздохнула:
«Только бы не расхворался!»
Желание посмотреть квартиру отвлекло меня от страха за здоровье Дмитрия Павловича, и, сбросив у порога туфли, я медленно двинулась к комнатам.
— Ух ты! — невольно воскликнула я, войдя в гостиную.
Свет от старинной люстры разбежался в разные стороны, и я увидела множество картин, развешанных по стенам комнаты. Картины смотрели друг на друга, и в их размещении был особый смысл. Справа от меня висели пейзажи. Здесь был и луг, и сосновый лес, и пышная тропическая растительность, и липовая аллея с солнечной дорожкой, и степь. Особенно трогательным был луг. Высокая трава еще не высохла от росы, и маленькие капли, отражая солнечные лучи, были похожи на рассыпанные бриллианты. Одинокие колокольчики, повернув нежные головки навстречу солнцу, казалось, слегка жмурились от яркого света. Большие луговые ромашки одобрительно кивали бело-желтыми коронами, а над всем этим великолепием кружили две птицы. В дрожащем утреннем мареве птицы были еле заметны, но их присутствие ощущалось всеми органами чувств. Казалось, что до тебя доносится их одинокая песня, слышится легкий шелест небольших крыльев.
