Расставив цветы по вазам, я уселась на пол и положила перед собой дневник. Внутренний голос шептал мне, что это последний выпускной. Взяв ручку, я посмотрела на утреннее солнце и написала:
26 июня. 7 часов утра. Выпустила в жизнь 11 «Б» класс. Тоскую. На выпускном вечере выглядела превосходно. Вела себя соответственно. С данного момента пребываю в очередном отпуске.
Глава 5
В Париж я приехала второго июля. Не знаю почему, но о дате приезда я не сообщила ни господину Анно, ни Морису.
В аэропорту я взяла такси и, сев рядом с водителем, стала задумчиво смотреть в окно. Мимо проносился пригород, а я вспоминала маленький желтый «Пежо» и франтоватого водителя в шапке-ушанке.
— Мадам первый раз в Париже? — спросил таксист.
— Второй.
— В какую гостиницу едем?
— У меня в городе квартира.
Он покосился в мою сторону и промолчал.
— Квартира на бульваре Хаусманн, — добавила я.
— Хороший район.
Некоторое время мы ехали молча. Я вновь открывала для себя Париж, а таксист, вероятно, пытался понять, как можно иметь квартиру в Париже, если приехал сюда второй раз.
— Мадам русская?
— Да, я из Москвы.
— Тогда все понятно, — улыбнулся он. — Мадам — новая русская!
Говорить об этом не хотелось. Пожав плечами, я загадочно покачала головой.
— Говорят, в России проблемы, — продолжал он. — А я что-то этих проблем не вижу. Русские едут с такими деньгами, что нам и не снились. Покупают дома, квартиры. Обедают в дорогих ресторанах. Платят хорошие чаевые. Если бы были проблемы, Париж не был заполнен русскими.
— Не все так просто, — отозвалась я. — Долгое время у нас не было возможностей ездить по миру, теперь появились.
— Мадам шутит! Можно ездить, экономя каждую монету, а можно жить в гостинице за тысячу евро в сутки.
Водитель покачал головой.
— И вы думаете, в таких номерах живут немцы или англичане? Нет! Они едут в отели эконом-класса. Вот так-то! А русским хоть бы что! «Вези, говорят, в самый дорогой отель!» А вы говорите «не все так просто». По-моему, у тех, кто тратит тысячи, — деньги шальные. Взять, например, меня. Чтобы заработать восемьдесят евро, я за рулем — десять часов.
«А мне, чтобы заработать восемьдесят евро, надо дать двадцать пять уроков по сорок пять минут каждый».
— Вам неприятно меня слушать?
— Нисколько! Вы, вероятно, давно за рулем, поэтому многое повидали.
— Это точно! Кого только не возил! А вот того, кто второй раз в Париже и едет в свою квартиру, — не припомню.
— Эта квартира — не моя, она принадлежала дедушке. Он здесь родился, а умирать уехал на родину.
— Вот оно что! Тогда понятно. Значит, вы приехали принимать наследство!
«Черт бы его подрал! Втянул меня в бесполезный разговор. И я хороша! Сидела бы и молчала! Кому какое дело, зачем я приехала в Париж?»
Почувствовав мое внутреннее раздражение, он замолчал. Некоторое время царила тишина. Она привела мои мысли в относительный порядок, и они стали медленно разворачиваться в другую сторону.
«Его можно понять. Рабочий день — длинный. В машине только и общения, что с пассажиром. Поговоришь с ним — глядишь, будет что дома рассказать. Думаю, за годы работы таксисты становятся психологами. Тройка фраз — и ясно, какой человек рядом: надменный или разговорчивый, подозрительный или открытый. Если повезет — даст чаевые. Нет — просто так поговорит».
— Сейчас в Париже тяжело! Дышать нечем! — прервал молчание водитель. — Кто мог, уже из города давно уехал. Сидит себе где-нибудь на лужайке и дышит свежим воздухом.
— Ваша семья — за городом?
— Нет! Жена — в Париже. Говорит: «Кто же тебя покормит, когда домой вернешься?» А сын — в армии.
— В Москве тоже душно! Порой даже облака какого-то неестественного цвета.
— Что говорить! Везде одно и то же! Живем как мутанты. К грязному воздуху привыкли, к замороженным продуктам — тоже. Попал бы в Париж мой прадед, тут же концы отдал. А я — ничего. Видно, привык.
«Вот она — общая тема! Здесь уже непонимания не будет. Везде — одно и то же».
Я искоса посмотрела на его измученное морщинистое лицо, темные круги под глазами. Подобное лицо было и у шофера, с которым я ехала в Шереметьево. Наверное, он тоже рассчитывал на чаевые и мечтал о лужайке за городом.
— Моя старуха без меня никуда! — с гордостью сказал таксист, и его лицо просветлело. — Вот уже двадцать пять лет вместе, а по большому счету, и не ссорились никогда.
— Вам повезло!
— Еще как! Жена — мой тыл! Целый день крутишь руль, устаешь как собака, а как подумаешь, что тебя дома ждут, — полегчает. Дом есть дом! Жена и поговорит, и покормит, и бутылочку поставит. Но главное — посочувствует. А человеку и не надо ничего больше!
«Вот еще одна общая тема. Знать бы, что дома ждут, и хорошо!»
Я вздохнула.
«А меня никто не ждет: ни в Москве, ни в Париже, ни в любом другом городе».
— Почти приехали, — сказал он. — Какой ваш дом?
Я назвала адрес и подумала:
«Странно! Еду по Парижу и не радуюсь».
Прислушавшись к себе, я не уловила никаких эмоций. Тихо, спокойно, нет трепетного ожидания, нет чувства связи между мной и Парижем. Почему? Может быть, за прошедшие три месяца ниточка порвалась? Или, потеряв дедушку, я утратила чувство радости?
— Вот и приехали.
— Спасибо!
Я расплатилась и, поколебавшись немного, дала десять евро чаевых.
— Вам донести чемодан? — засуетился шофер.
— Если не трудно.
— Всегда готов услужить очаровательной женщине!
«Как он оживился!» — направляясь к знакомому подъезду, подумала я.
— До свидания, мадам! Приятно было с вами поговорить.
— Счастливого пути!
Я поднялась в квартиру и, поставив чемодан, оглянулась. Все как и было. Вещи стоят, картины висят, платья пылятся в шкафу. А посреди этого великолепия стою я, жалкий потомок князей Лопухиных и Шаховских. У меня нет ни радости оттого, что я в Париже, ни восторга от мысли, что все это богатство — мое, ни гордости за принадлежность к великим княжеским родам.
«Может быть, я просто устала? Так устала, что чувствую — в жилах словно холодная вода с примесью тоски и одиночества».
* * *
Два дня я пыталась настроиться с Парижем на одну волну. Как прежде, сидела под сводами собора Нотр-Дам, однако божественной энергетики не чувствовала. Стояла на набережной Сены и не видела реки. Гуляла по саду Тюильри и не ощущала трепета перед многовековой историей. Казалось, что и я, и город погрузились в липкую испарину. Такое состояние мне не нравилось. Пытаясь из него выйти, я заставляла себя идти по новым маршрутам и искать новых впечатлений. Эйфелева башня, Марсово поле, дом Инвалидов, храм Мадлен, дворец Шайо. Душа по-прежнему спала и не хотела отзываться на то, что составляет красоту и славу Парижа.
