По сути, мир с единственностью правды возник, когда миром правили религия или идеология, поскольку они обладали достаточной силой для того, чтобы заставить других признать их правду. Советский Союз, в котором идеология играла роль во многом подобную религии, поскольку еретиков тоже ждала смерть, жестко и даже кроваво отстаивал свой вариант правды.
Это в какой-то степени можно объяснить тем, что управление одинаковыми людьми с одним вариантом правды в голове просто легче, чем управление людьми с множеством правд. Легче бороться с отклоняющимися мозгами путем репрессий, чем пытаться объединить их в единую систему интеллектуальным путем в пространство, где может существовать многообразие правд.
Мир «сломался» на множественности виртуальностей, перейдя к ней из единственности правды, обусловленной единственностью реальности. Больше всего поработала над созданием этой единственности наука, благодаря которой во многом и появился мир вокруг нас.
Перепуганные лидеры мнений пытаются найти выход из этого тупика, забывая о том, что они тоже являются теми, кто благоденствовал на модели единственности правды. В. Познер, например, пытается спасти эту ситуацию тем, что разграничивает информацию и мнение, говоря следующее: «интернет — это не средство информации, это средство выражения мнения. Высказывайте его, сколько хотите. Но информации там нет»
[1043].
Ориджи видит эту ситуацию как в определенной степени смерть века информации: «Мы испытываем фундаментальный парадигмальный сдвиг в нашем отношении к знаниям. От „века информационного“ мы движемся в сторону „века репутационного“, где информация будет иметь ценность только тогда, когда она отфильтрована, оценена и откомментирована другими. С этой точки зрения репутация становится центральным элементом современного коллективного разума. Это проход к знаниям, а ключи от ворот держат другие. Способ, в соответствии с которым конструируется авторитет знания, заставляет нас полагаться на неизбежно предубежденные представления других людей, большинство из которых нам даже неизвестны»
[1044].
Каждое сообщение в прошлом имело за собой шлейф/хвост источника. Районная газета могла быть более достоверной на уровне своих событий, как и районный журналист, писавший в республиканскую прессу. Газеты центральных органов власти обладали непререкаемым авторитетом.
Сегодня все сообщения из соцмедиа одинаковы по своему источнику.
Мы различаем имена тех или иных блогеров, отдавая им предпочтение либо по тематике, либо по новизне высказываемых мыслей. Но это уже наше частное, а не институциональное мнение.
Правда в принципе была более выгодной, когда была одна. Одна и единственная правда удерживалась авторитетом религии, идеологии и в конце концов в наше время с помощью науки. Вся система была выстроена вокруг одной правды. Чем авторитетнее была газета, тем сложнее было возражать против той правды, которая появилась на ее страницах.
Легко представить себе, насколько сложнее будет удерживать и синхронизировать мир со множеством правд. Размытие авторитетов-гигантов уничтожило единственную правду. Сначала пали информационные потоки, которые несли авторитетную правду. Функционально они перестали «вытягивать» возникшие информационные проблемы. Информационные потоки соцмедиа обмелели, но стали больше соответствовать индивидуальному миру каждого. Индустриальные потоки прошлого сохраняют свой прошлый статус с большим трудом.
Д. Трамп, пишущий в Твиттере и подчеркивающий, что это Твиттер принес ему победу, поскольку позволил говорить непосредственно с населением вне цензуры медиа, тоже является таким примером. Он тоже увидел в своем личном потоке возможность уклониться от цензуры больших медиа.
Пропаганда все равно требует внимания к ограниченному набору событий с соответствующими интерпретациями. И для этих целей теперь появились боты, которые однотипно индустриально проводят нужную информацию, мимикрируя под индивидуальное мнение. Например, недовольство пенсионной реформой в России привело к тиражированию властных аргументов армией ботов
[1045]. Не отстают и украинские политики, например, создавая армии своих «ботопоклонников»
[1046].
Перед нами разворачиваются разного рода попытки превратить стихийное информационное пространство соцмедиа в организованное и системное. При этом с точки зрения потребителя информации эти отклонения практически незаметны. Он реагирует на информацию, а не на ее контексты в виде источника, автора и под. Соцмедиа практически уничтожили контексты, оставив только информацию.
М. Зыгарь акцентирует следующее: «Уже лет десять у журналистов как у касты нет монополии на распространение информации. Конкурентом газеты The New York Times или издания Bird in Flight является мой сосед или соседка, моя дочь, моя племянница и так далее. Я тут недавно участвовал в одной панельной дискуссии, которая была посвящена теме постправды и fake news. Мне пришла в голову идея, что постправда — это эпоха после газеты „Правда“.
Потому что раньше у газеты „Правда“ была монополия на ложь. Государство и служившие у государства журналисты обладали монополией на то, чтобы врать потребителям информации. А теперь этой монополии больше нет. Сейчас любой человек — прекрасный журналист, может врать, а может и говорить правду. Поменялся способ потребления информации, и поменялось все. Поэтому какие на фиг журналисты? Медиакомпании — это такие блогеры, у которых есть большие бюджеты на производство контента. А обычные люди прекрасно конкурируют, часто намного эффективнее, чем компании с большими бюджетами. Какие на фиг журналисты? Медиакомпании — это такие блогеры, у которых есть большие бюджеты на производство контента»
[1047].
Зыгарь как бы перевернул в своем интервью правду и ложь местами, задавая базовость лжи, а не правды, говоря, что газета «Правда» имела монополию на ложь. Как раз это его красивое высказывание и является чистейшей ложью. Если бы советская система была построена полностью на лжи, она бы «сломалась» на следующий день, поскольку все ее решения не соответствовали бы действительности. А так она прожила достаточно долго и была «выкинута с корабля современности» в первую очередь своими же руководителями, в которых, скорее всего, материальные цели победили виртуальные.
