Возникает также проблема с определенной «эрозией» гуманитарных наук. Естественные науки более эмпирически ориентированы, поэтому множественность правд, которая существует и там, все же не затрагивает центральных оснований, чего нельзя сказать о науках гуманитарных, в которые постправда ворвалась как центральный объект и определенный «разрушитель» устоев.
А. Борейко констатирует этот статус-кво гуманитарных наук следующим образом: «в обществе „постправды“ гуманитарная наука — это лишь несколько фрагментов большого и довольно хаотичного пазла, где есть много всякого „альтернативного“. Здесь имеется своя правда на любой вкус. И часто непросто доказать, почему версия правды, предлагаемая почтенной гуманитарной наукой, лучше, чем какая-то другая, которую предлагает, скажем, уфология, геополитика, „новая хронология“ и тому подобные герметичные версии реальности»
[1078].
Мир сегодня, в принципе, не слышит гуманитариев. Власть обращается к ним только при возникновении определенных прикладных проблем типа выборов. Но и там действуют в определенной степени «шаманы» от науки, которые получили свой статус решателей задач исключительно на основании личных знакомств с власть имущими.
У гуманитариев есть также и более общая задач в мире, которую Д. Коцюбинский сформулировал следующим образом: «гуманитарии — это психотерапевты, которые говорят с обществом о его проблемах и пытаются рационализировать эмоции „пациента“. Если же они в какой-то момент теряют контакт с „пациентом“, тот начинает впадать в состояние внутреннего, а затем и внешнего саморазрушения. На мой взгляд, сегодня во всем мире гуманитарное знание утратило способность говорить с обществом о волнующей его проблематике и на адекватном его самоощущению языке»
[1079].
Множество правд порождает множественность разрешенных моделей поведения, чего не могут позволить себе современные государства. Некоторые страны, например, выступают за легализацию наркотиков. Другие, как Китай, наоборот, ведут рейтинги правильного поведения, чтобы заставить людей вернуться «в русло».
Китайские подсчеты выглядят таким образом: «Если твой рейтинг больше 1050 баллов, то ты образцовый гражданин и маркируешься тремя буквами А. С тысячей баллов можно рассчитывать на АА. С девятьюстами — на В. Если рейтинг упал ниже 849 — ты уже подозрительный носитель рейтинга С, тебя выгонят со службы в государственных и муниципальных структурах. А тем, у кого 599 баллов и ниже, несдобровать. Их записывают в черный список с припиской О, они становятся изгоями общества, их не берут почти ни на какую работу (даже в такси с черной меткой О работать нельзя), не дают кредиты, не продают билеты на скоростные поезда и самолеты, не дают в аренду автомобиль и велосипед без залога. Соседи от тебя шарахаются как от огня, ведь не дай бог кто-то увидит, как ты общаешься с человеком О: на тебя сразу донесут и твой рейтинг тоже стремительно пойдет вниз» (
[1080], см. также
[1081]).
Нам встретилась также интересная интерпретация этой модели: «Вместо того чтобы вводить стабильность или подчинение с помощью большой дубинки и хорошей дозы страха, идущего сверху, правительство пытается сделать так, чтобы послушание ощущалось как игра. Это метод социального контроля, одетый в систему набора очков. Это геймифицированное послушание»
[1082].
Со временем мир, вероятно, придет к пониманию того, что нужны разные правды, и он сможет работать с такой сложной структурой, не сводя ее к одному варианту. Как можно переиначить советский стишок: «Правды разные нужны, правды разные важны». Сегодня мы находимся только на начальной фазе этого перехода. Для следующего шага нужны более развитые гуманитарные и социальные науки, способные работать со множеством правд.
Глава двенадцатая
Статус виртуальности все время возрастает
1. Виртуальные конструкты, управляющие нами и миром
Человечество очень успешно в работе с виртуальностями: от всемогущего и вездесущего Бога до телесериалов. Каждый взгляд в любую сторону сразу демонстрирует, как виртуальность создает вариант английского парка из густого леса. Мы начинаем двигаться по проложенным для нас дорожкам так успешно, что реальность отступает на задний план.
Виртуальные конструкты закрывают нам глаза, предоставляя единственный вариант решения, и мы идем как слепцы за поводырем. Шаг влево, шаг вправо может привести нас к катастрофе. Это бывает выгодно либо для коллективного, либо индивидуального выживания. И в любом случае неподчинение тому, что видят и, соответственно, думают все, ведет к осуждению и наказанию со стороны коллектива.
Медиа порождают этот вариант канонического видения. Все информационные потоки, например, телевидение, направлены на оправдание имеющегося политического порядка. Ни одно массовое средство не может позволить себе рушить имеющийся порядок. Когда это происходит, нарушается синхронизация мира и мыслей о нем, и одновременно может начаться Майдан, направленный на возвращение синхронизации.
Виртуальный конструкт является поведенческим аналогом, призванным разрешить и активировать тот или иной вариант социально необходимого поведения. По этой причине виртуальные конструкты направлены на блокировку неправильного поведения и подталкивание к правильному поведению. Это делается путем задания правильного поведения как нормы, как нормативного варианта. Он облегчает принятие решений человеком, поскольку оставляет малое число допустимых вариантов поведения.
Виртуальные конструкты задают нам понимание мира в двух плоскостях. С одной стороны, это модель/картина большого мира, к которому мы вообще не имеем доступа, кроме медийного рассказа о нем. И с другой стороны, это малый мир, который доступен нашим непосредственным ощущениям, но который тоже должен интерпретироваться и реинтерпретироваться для нас кем-то извне.
Мы живем в большом мире, который реально очень слабо знаем, хотя нам хорошо известны все его виртуальные конструкты, заменяющие нам реальность. Именно они являются для нас правдой об окружающей нас действительности, а не сам мир. Каждый такой базовый виртуальный конструкт управляет целой серией поведенческих конструктов, вытекающих из него.
