Но такова была модель мира, под которую подгонялись и политика, и экономика, и военное дело. Не было другого представления о мире, поэтому ничего другого нельзя было себе представить, а значит, и реализовать. Перестройка запустила иную модель мира, и оказалось, что ничего страшного не происходит. Люди даже могут ездить за границу и возвращаться. И, оказалось, что не надо даже глушить чужие радиоголоса.
Люди постсоветского пространства, точнее, их разные поколения по-разному видят ситуации взаимоотношений. Психологи попросили представителей двух поколений X и Y (1967–1984 и 1985–2000 годов рождения) посмотреть фильм о Поттере и фильм о Штирлице
[380]
[381]. Они должны были описать взаимоотношения героев. Психологи, анализируя ответы, искали в них индикаторы кооперации (например, слова «дружба», «помогает», «спасает», «совместная цель», «придут на помощь», «союзники» и т. д.) и конкуренции (например, слова «враг», «вражда», «конфликт», «противостояние», «борьба», «интриги», «охотится», «мстить» и др.).
Самым поразительным оказалось то, что одно и то же культурное содержание два поколения интерпретировали по-разному. Для своего описания поколение Х наиболее часто использовало слова категории «конкуренция», а поколение Y — «кооперация».
Поколение Х так описывало ситуации борьбы героев в фильме «Семнадцать мгновений весны»: «борьба интеллектов на высочайшем уровне»; «Штирлиц собирает разведданные, Мюллер пытается разоблачить Штирлица»; «Штирлиц — советский разведчик, играющий на поле врага»; «герои фильма двуличны: говорят одно, думают другое и пытаются подловить на этом оппонентов» и т. д.).
Поколение Y акцентировало союзников Штирлица: «Штирлиц помогает кому-нибудь выйти за пределы войны»; «Главный герой поддерживает внешне хорошие отношения с немецкими сослуживцами и соседями, по-человечески хорошо относится к своей соседке, возит ее посмотреть на весенний лес. При этом выполняет свою работу — шпионит для своей страны. Параллельно пытается помогать нескольким хорошим людям»; «помог радистке»; «он остается человеком и любыми путями стремится избежать жертв, даже вытаскивает радистку из плена»; «он сотрудничает с несколькими людьми, чтобы передавать информацию на родину» и т. д.).
Высказывания поколения X о взаимоотношениях героев в фильмах о Гарри Поттере были высказываниями о противостоянии Гарри Поттера и Волан-де-Морта (например: «Волан-де-Морт пытается восстать и убить Поттера, Поттер пытается убить Волан-де-Морта»; «у него была суперзадача — отомстить за родителей, ну и на протяжении всего фильма он этим и занимался — мстил»; «борьба со сверхзлом»;
«Гарри крут — ему повезло — он остался жив и выживает во всех фильмах и книгах, несмотря на происки Волан-де-Морта» и т. д.).
В высказываниях поколения Y лидирует тема дружеских отношений и отношений взаимопомощи между Гарри Поттером и другими «положительными» персонажами фильма: «Гарри, Гермиона, Рон — преданные друзья, в любое время суток придут на помощь»; «еще у них много союзников: Полумна, Хагрид»; «они лучшие друзья, учатся на одном факультете, практически все всегда делают вместе, помогают друг другу…»; «у них совместная цель» и т. д.)
[382].
Если идти по этому пути до логического конца, то придется признать, что государства имеют возможность очень эффективно удерживать фальшивые или не совсем достоверные картины мира в головах. То есть внутри страны (СССР или Северная Корея, как пример), обладающей сильным уровнем закрытости от внешнего мира, вообще не возникает никаких противоречий. Более того, «враг» лишь «облегчает» как управление, так и экономические процессы, поскольку на «врага» можно списать все, не теряя достоверности картины мира. При этом враг разной степени опасности есть и сегодня у любой страны.
Естественно, что такой обязательный элемент системы, как враг, предопределял в довоенное время в СССР все: от политики и экономики до детской литературы. Враг хорош и для политики, и для детской литературы еще и тем, что ему можно придать любые формы и виды. Он подходит для объяснения и обоснования любых действий. Враг еще может быть невидим и коварен, что открывает для него невиданные сюжетные возможности.
Детская литература с точки зрения советского государства должна производить тот продукт, который нужен государству, и лишь затем — детям. СССР — производственный гигант, который в результате выдавал на-гора и трактора, и Врагов, и детскую литературу.
М. Елизаров подчеркивает особый статус Гайдара: «Из современных писателей вряд ли кто-то сможет повлиять на молодое поколение так, как повлиял когда-то на наше поколение Гайдар. СССР и современная Россия — принципиально разные парадигмы. Гайдар — представитель „красного“ проекта марксистской парадигмы, которая ушла в прошлое. Мы сейчас существуем в другой реальности. Тогда существовала иная система ценностей, иные приоритеты. Его поэтика имела свою специфику. Гайдар словно „притворился“ детским писателем, на самом деле он говорил о вещах больших, важных. Он создавал советскую метафизику. Но Гайдар — автор прошлого. Использовать его сейчас очень сложно. Красный проект современным детям не очень интересен. Жизнь тогда не отличалась комфортом и достатком, но была перспектива. Сейчас в жизни отсутствует какая-либо футурология, перспектива… Изменилось и качество подвига современного подростка»
[383].
О своем опыте чтения Гайдара он вспоминает тот результат, который появился в его душе: «И пока я был ребенком, над смыслом жизни не бился. Он был как на ладони — смысл. Меня потрясло мое открытие — для чего нужны дети, зачем существую лично я! Ребенок — не тот, кто не любит манную кашу! Не плакса, не старушечий баловень, не зритель мультиков. Ребенок — это военная элита, духовный спецназ, воин часа Икс. Когда ночью постучит обессилевший гонец, я должен подняться с кровати, чтобы пойти и погибнуть за Родину. А за это она насыплет надо мной зеленый курган у Синей Реки и водрузит красный флаг. И полетят самолеты, побегут паровозы, поплывут пароходы, промаршируют пионеры — отдать герою последние почести. И, представьте себе, представьте себе, нет ничего лучше такого вот конца…»
[384].
Сегодня такой результат выглядит вроде как чистая пропаганда. Но, по сути, это была игра на другом инструменте, который, возможно, также приводил к пропагандистскому результату. Но это был искренний текст, который пробуждал такие же искренние чувства у читателя. Если пропаганда такие чувства может сконструировать и выстроить, то Гайдар их просто пробуждал в душе ребенка. Если это и пропаганда, то пропаганда, не пришедшая извне, а пропаганда, идущая изнутри, не навязанная, а пробужденная.
