Кеннан своей собственной работой продемонстрировал связь политической войны и разведывательных операций. С 1942 г. он работал в Португалии, координируя американскую разведывательную деятельность. Интересно, что США во время войны отказались от термина «политическая война», считая его «слишком британским»
[487]. Зато в 1948 г. термин «психологические операции» был заменен на «политическую войну», что было сделано с целью получить право на прямое вмешательство в избирательные процессы суверенных государств, а не просто заниматься работой с общественным мнением через прессу.
Еще один термин, представляющий интерес, это операции влияния. Политическую войну также трактуют как «битву нарративов», где как раз и проявляются операции влияния
[488]. Политическая война предполагает, что в международных отношениях нет жесткого деления на войну и мир. Здесь действуют разные сочетания сотрудничества, примирения, конфронтации и конфликта. То есть это постоянный процесс.
По поводу действий России в Украине мнение аналитиков таково: «С ранней весны 2014 возникла российская форма политической войны как интенсивная гибридная война в Украине. В настоящее время Россия использует силы специальных операций, разведку, политических провокаторов и представителей медиа вместе с транснациональными криминальными элементами на востоке и юге Украины. Обеспечиваемая и управляемая Кремлем и действующая с разной степенью отказа и даже признания, российская гибридная война использует таких „зеленых человечков“ для классических целей. Эти цели включают в себя создание хаоса и разрушение гражданского порядка для провоцирования чрезмерной реакции от органов государственной безопасности для делегитимизации правительства в Киеве. Дополнительно российские элементы организовали пророссийских сепаратистов, наполнив их советниками и боевиками. Российский подход также включает финансирование, вооружение, тактическую координацию и огневую поддержку операций сепаратистов»
[489].
Перед нами прямое описание гибридной войны, когда в структуре конвенциональной войны определенные составляющие изымаются и заменяются другими, которые не имеют прямых отсылок на государство-агрессор. А косвенными ссылками можно как угодно манипулировать, уходя от ответственности. В случае России это были ключевые фразы ухода типа «ихтамнет» и «купили в военторге».
Кстати, сегодня к набору средств политической войны добавились и кибератаки
[490]. При этом подчеркивается, что следует разграничивать «кибер-помощь деятельности политического влияния» и «кибератаки в поддержку деятельности политического влияния». Первые, работая с контентом (дезинформация, троллинг, политическая реклама и под.), часто являются легальными, в то время как кибератаки, например, вторжение в информационную систему с целью шпионажа — криминальными.
С точки зрения М. Бута, США за период холодной войны потеряли понимание политической войны, поскольку в прошлом была определяющей публичная дипломатия как продвижение своих ценностей за рубежом
[491]. Тогда США должны были доказывать другим странам, что их система лучше советской. Сегодня в столкновении с радикальным исламом нет потребности работать над тем, как мусульмане рассматривают США, задачей становится работа над тем, как мусульмане видят себя сами. Теперь следует поддерживать умеренных против экстремистов. Однако ни госдепартамент, ни Пентагон, ни ЦРУ не видят политическую войну в качестве своей миссии.
И еще одно важное замечание М. Бута с коллегой: «Трудно изменить последствия кампании политической войны — четкую метрику легче найти в кинетическом таргетинге, а не в операциях политического влияния, именно поэтому лидеры Америки предпочитают первое второму».
Советский Союз рассматривался Западом как страна, которая с помощью теорий И. Павлова хочет добиться управления человеком с помощью варианта контроля разума
[492]. Для описания этого используется термин «ждановизм», который отражает то, как с помощью управляемой творческой интеллигенции работать с массовым сознанием. Так что то, что А. Жданов был «запевалой» борьбы с Зощенко, Ахматовой и другими, вполне укладывается в эту доктрину. Но, по сути, перед нами вариант теории гегемонии А. Грамши, в соответствии с которой как раз интеллигенция удерживает в послушании рабочий класс, не давая тому поднять голову против доминирующего класса.
В условиях политической борьбы СССР мог действовать только так, создавая на всех уровнях скрытно работающие механизмы. Есть письмо И. Сталина профессору Ключникову о создании беспартийной газеты. Сталин пишет в далеком 1926 году: «Я думаю, что с газетой не выйдет ничего, не добьетесь цели. Дело не в намерениях, а в логике вещей. Беспартийная газета в наших условиях, в данный момент, обязательно должна превратиться либо в трибуну антисоветских настроений, либо в ухудшенную копию коммунистических газет, — все равно, хочет этого редакция, или не хочет. В первом случае — газета нежелательна, во втором случае — она умрет бесславно. Это мое личное мнение»
[493].
Информационный уровень вообще был пропагандой, а на виртуальном уровне были созданы шаблоны типы соцреализма, где хорошее могло сражаться с лучшим. И горе тому, кто отклонялся от такого шаблона.
Для иллюстрации вот слова Жданова о Зощенко: «Если вы повнимательнее вчитаетесь и вдумаетесь в рассказ „Приключения обезьяны“, то вы увидите, что Зощенко наделяет обезьяну ролью высшего судьи наших общественных порядков и заставляет читать нечто вроде морали советским людям. Обезьяна представлена как некое разумное начало, которой дано устанавливать оценки поведения людей. Изображение жизни советских людей, нарочито уродливое, карикатурное и пошлое, понадобилось Зощенко для того, чтобы вложить в уста обезьяне гаденькую, отравленную антисоветскую сентенцию насчет того, что в зоопарке жить лучше, чем на воле, и что в клетке легче дышится, чем среди советских людей»
[494].
