СССР — это страна цензуры, наряду с космосом ли, наукой ли, образованием ли. Без цензуры СССР невозможен. И спецслужбы при этом тоже выполняли роль цензоров, наблюдая за теми, кто мог оказаться неблагонадежным.
На цензуру жаловались все. Стругацкие, выпускавшие свои книги стотысячными тиражами, тоже жаловались на цензуру. Так что жалобы могут быть разными: от диссидента, попавшего в лагерь, и от успешных писателей.
Стругацкие, например, пользовались чеками для магазинов «Березка», местом, где существовали все дефицитные товары, попадание туда являлось мечтой любого советского человека.
Вот, что пишет об этом А. Иванова: «Имели доступ к „Березке“ через ВААП и братья Стругацкие, пользовавшиеся в 1960-е годы невероятной популярностью и одновременно одобрением властей, а затем впавшие в немилость. В эти годы чеки „Внешпосылторга“ были для них не просто способом пропитания, но даже, как они вспоминают, позволяли жить вполне шикарно: „Был период в нашей жизни (70-е годы, почти целиком), когда нам пришлось здорово подтянуть пояса. Новые договоры с нами не заключались, а старые начальство не желало исполнять. Аркадию пришлось поступить снова на работу, а мне — продать коллекцию марок, которую я собирал 25 лет. Но при всем при том мы были гораздо более благополучны, чем большинство наших знакомых писателей: ведь нас много печатали за рубежом, и, хотя восемьдесят процентов наших гонораров забирало государство, остатков (в виде так называемых чеков „Внешпосылторга“) хватало, чтобы уверенно держаться на плаву. Я даже время от времени имел возможность обновлять себе автомашину на эти чеки“. Действительно, в письме Бориса Стругацкого брату от 26 июня 1980 года читаем:
„Получил приличную сумму из ВПТ [„Внешпосылторга“] — 1196 р[ублей] ч[еками]. — И еще оттуда же пришло письмо, что на моем счету 2477, за каковыми надо приехать. Ужо. В связи с этими новостями пошел и купил новую машину — жигуль 21011. Хоть эта польза будет от чеков“»
[507].
Цензура была запретом текстов, а не исправлением мозгов. И Грамши, и Жданов нашли «болевую точку» в виде тех, кто производит именно виртуальный продукт. А все остальные должны были смотреть на мир их глазами.
Сами создатели виртуального продукта ощущали серьезное давление. Сын Шостаковича Максим вспоминает об этом тяжелом времени для отца: «мы жили на этой даче тогда, когда разразился этот страшный 1948 год, когда на отца обрушилась вся эта жуткая критика партийная. Там, по финской традиции, у нашего дома не было заборов, и через наш участок проходили люди из дома отдыха госучреждения. Это госучреждение была прокуратура советская. И вот они, прокуроры, когда они проходили мимо нашей дачи, они кричали: „Эй, формалиста! Выгляни сюда, покажи свою антинародную морду!“»
[508].
Зощенко после ждановского разгрома полностью потерял способность писать, перебивался случайными заработками, даже по старой профессии сапожника делал войлочные стельки для обуви
[509]
[510]
[511]. Зощенко второй раз попал под пресс государственной машины уже после смерти Сталина в 1954 г.
[512]. На встрече с английскими студентами он позволил себе не согласиться с той старой партийной критикой, что снова привело к обсуждению его поведения.
Однако цензура была характерной не только для тоталитарных государств. Исследователи истории цензуры делят ее на религиозную и политическую. О точке возникновения религиозной цензуры говорится следующее: «О рождении цензуры можно говорить с момента Никейского собора 325 г., когда вводится категория ереси. Теперь уже сами христиане декларируют: существует только одна правильная система взглядов, отклонения от которой нежелательны и не должны тиражироваться, особенно в письменном виде, так как христианство было изначально ориентировано на культуру книжности. Эта инновация, неизвестная язычеству, имела метафизическое обоснование: от „правильности“ веры зависело спасение души. Тиражируя свои взгляды, еретики, по мнению церковных иерархов, мешали спасению душ других людей, что следовало пресекать. Союз церкви с государством, заключенный при Константине, дал первой административный ресурс для осуществления этой задачи»
[513].
Политическую цензуру выводят еще из римских законов, но как институт она появляется в Новое время с возникновением абсолютизма. Задачей ее было обеспечение лояльности подданных.
Сопоставление цензуры советской и цензуры царской выглядит с точки зрения А. Голубева следующим образом: «Советская цензура действительно многое унаследовала от цензуры царской. Например, чиновники, занимавшиеся перлюстрацией переписки при царе, оказались востребованы и после революции. Более того, если посмотреть на общие принципы цензуры в Российской империи и в советское время, окажется, что они поразительно схожи (единственное, что было исключено после революции, — критика православия): тут и запрет на высказывания о действиях высшей власти, и запрет на оскорбление общественной нравственности, и, разумеется, охрана государственных тайн. В чем-то советская цензура даже стала более строгой, я бы сказал, всеобъемлющей. Например, при царе предварительную цензуру отменили еще в 1860-х, а в советское время вернули снова»
[514].
Нам встретилось еще одно интересное наблюдение о цензуре советского времени, на этот раз киноцензуре: «Наши читатели со стажем прекрасно помнят те времена, когда из зарубежных фильмов, которые закупались для проката в СССР, специальными комиссиями вырезались „идеологически неверные“ сюжеты. Мало кому известно, что для этого в кинотеатрах была специально установлена стандартная продолжительность сеансов — 1 час 20 минут. А стандартные американские фильмы длились не менее полутора часов. Так что 10 минут в любом случае надо было убирать. И не всегда это были титры…»
[515].
