Однако внутри России и на самом высоком уровне также встречаются такие отклонения, когда виртуальностью подменяют реальность. Например, выступая 1 марта 2018 г. со своим ежегодным посланием, В. Путин проиллюстрировал новую ракету «Сармат» кадрами из фильма «Первого канала» 2007 года о ракете «Сатана»
[727]
[728].
В ноябре 2017 г. Минобороны РФ использовало скриншот из игры для мобильных устройств «AC-130 Gunship Simulator: Special Ops Squadron», пытаясь доказать, что США поддерживают отряды «Исламского государства»
[729]
[730]. Еще один кадр Минобороны представлял собой скриншот из видео 2016 г., где авиация Ирака атаковала террористов Исламского Государства. Когда поднялся скандал, Минобороны удалило эти кадры из своих аккаунтов в соцсетях.
Сегодня мы не очень адекватно представляем себе прошлое, потому что тогда, как это ни покажется странным сегодня, Запад не был впереди. Впереди был Восток. Китайцы придумали бумагу, и эта новая технология расширила влияние записанных историй. Новые читатели приводили к появлению новых историй. Арабский мир создал, например, сказки «Тысячи и одной ночи».
Потом появляются романы — уже чисто виртуальная конструкция, созданная так, чтобы удерживать внимание читателя от начала и до конца. О них пишут сегодня: «Романы не имели багажа, связанного с древними формами литературы, поэтому они позволили возникнуть новым типам авторов и читателей, особенно женщин»
[731].
Можно понять, почему такие конструкции удерживают внимание, они искусственно создаются именно такими, и это уже примета чистой виртуальности. Она, к примеру, всегда будет завышать своих героев, ведь читать про мага или принца всегда интереснее, чем про, например, слесаря.
Причем сказки первоначально были взрослым жанром, по этой причине их прошлые аналоги существенно отличаются от того, что сегодня рассказывают детям. М. Люти отмечает интересную особенность
[732]. Если местные легенды повествуют о прошлом, то сказки всегда устремлены в будущее. Это поиск в будущем того рая, который оказался потерян. Формула сказки такова: Порядок — Беспорядок — Порядок. Отсюда прямо следует, что сказка акцентирует цель, а не начало.
Работа с интересным названием «Нарративная этнография» начинается с пересказа идей В. Проппа об открытом им ограниченном числе сюжетных элементов волшебной сказки
[733]. У Проппа важным оказалось то, что не играет роли, кто или что делает. Запрет может прозвучать от короля, дракона, волшебника. И понятно, что нарушение запрета служит хорошим элементом развития дальнейшего сюжета. Если бы запреты выполнялись, не было бы сказки, так как все стояло бы на месте.
Пропп открывает определенную ментальную грамматику, позволяющую нам понять развитие ситуации в рамках причинно-следственных связей. Это структура порядка, как ее видит наш мозг, и ее накладывают на событийную структуру, превращая хаос в порядок.
М. Люти в своей книге раскрывает свое понимание виртуальности, выстраиваемой в сказке (
[734], см. также
[735]). Люти выделяет пять характеристик сказочного мира. Первая из них носит название Однопространственности. Под этим он имеет в виду следующее. Сказочный герой при встрече с существом другого мира не ощущает, что перед ним другое измерение. Поэтому Люти и говорит об одномерности сказки.
М. Бреннен трактует одномерность так, что в сказке вещи могут быть физически отдаленными, но духовно близкими, что физическое расстояние в ней заменяется духовным
[736].
Второе свойство виртуала сказки — отсутствие глубины. Сопоставляя сказку с легендой, он акцентирует следующие отличия. В легенде манифестировано множество разных отношений, слушая ее, можно легко представить физические измерения объектов, о которых идет речь. Люди и животные в сказках лишены какой-либо психологической или физической глубины. Сравнивая с современной литературой, можно сказать, что это тени настоящих героев, поскольку у них есть только одна индивидуальная характеристика.
Абстрактный стиль является третьей характеристикой виртуала сказки. Даже цвета в сказке просты — шапочка красная, а зубы волка — белые. В сказках сложность человеческого поведения не встречается в одном герое, она отдана разным персонажам по кусочку. Люти пишет, что героев даже нельзя признать разумными.
Современные исследователи видят меньшее количество составляющих сказки. К. Бернхаймер, например, выделяет плоский характер, абстрактность, интуитивную логику и нормальность магии
[737]. Первые два и последняя повторяют Люти, а интуитивная логика означает высокий уровень ассоциативных переходов в сюжете. Как она пишет: «Детали в сказке существуют в изоляции от того, что обычно именуется сюжетом, и это дает ощущение того, что все кажется правильным и его невозможно вычеркнуть».
Люти пишет как бы о несистемности героя, характеризуя его изоляцию как четвертую характеристику: «Как и в игре, сказочная фигура рвет все связи и отношения, как и в игре, она вступает в новые связи и в состоянии в любое время покинуть и эти. Именно потому, что она изолирована, она готова к любой неожиданной встрече. Весь стиль сказки — это изолирующий стиль. Антигерои в принципе тоже одиночки, и у них есть возможность вступать в контакт с кем угодно. Но они упускают эту возможность или не реализуют ее — лишь в герое полностью проявляется внешняя изоляция и тайная связь со всем и со всеми. Он самый младший, дурачок, замарашка, покрытый коростой, сирота, отвергнутый, брошенный на произвол судьбы — и именно поэтому свободный и готовый к действительно важным встречам. Он принц или свинопас, следовательно, самый край общества, в которое он не встроен — легко отделим от него и поэтому открыт для настоящих сил и может позволить себе плыть в лучах их щедрости. Это, конечно, не просто мечта, которую народы отображают в их сказочном герое. Они посылают его в опасные путешествия и ставят перед ним трудные задачи: его одаривают — не для удовольствия, а чтобы он мог справиться с ними. Сказка не изображает, как это часто бывает в сказании, прекрасную страну с молочными реками и кисельными берегами. Она изображает, сублимируя и стилизируя, мир и человека. То, что она изображает человека как одиночку и в то же время способного на любые отношения, происходит не из примитивных желаний, это настоящая демонстрация сути (бытия)»
[738].
