Мы также столкнулись со странным феноменом разных последствий двух революций в коммуникации: книгопечатания и интернета. И тот, и другой резко увеличили объемы циркулирующей информации, число авторов и особенно читателей, поскольку увеличились массивы информации. Если первый скачок, пришедший с изобретением книгопечатания Гутенбергом, создал пространство правды, придав ему непоколебимую силу, подключив науку и образование, то современный скачок, наоборот, впустил в мир индустриально порождаемое пространство лжи в виде фейков и постправды. Можно это рассматривать также как последствия производства массового продукта, который в таких ситуациях всегда максимально упрощается. Тут можно сравнить высокую культуру и массовую. Расширение круга потребителей всегда возможно только за счет упрощения распространяемого объекта.
Б. Коварик, у которого есть отдельная книга, посвященная революциям в коммуникациях
[817], говорит об изменении скорости, пришедшем с изобретением Гутенберга: один монах мог переписать одну страницу за день, пресс Гутенберга увеличил силу монаха в 200 раз
[818]. Лютер прибил свой текст к двери церкви 31 октября 1517 года. Но через несколько лет 300 тысяч копий было напечатано и распространено, что привело к реформации и разделению церкви. Однако негативной стороной книгопечатания он считает возникновение империй, колониализма, капитализма и появление национального государства.
Виртуальный мир все время меняется, опережая в этом плане мир реальный. Виртуальность дает человеку разных героев. Их можно увидеть в истории советского, а потом и постсоветского кино. Были танкисты, потом трактористы, потом уже после войны офицеры, потом физики-ядерщики из «Девяти дней одного года», а на завершении этого цикла пришла «интердевочка». Не будем считать, что все это всегда герои для подражания, что было бы слишком простым решением. Но определенная история прошедшего времени явно выстраивается.
Сегодня мы попали в новый период, когда виртуальность как в виде фейков и постправды, так и телесериалов и видеоигр пришла в нашу жизнь на смену пропаганды как виртуальности прошлого периода. И мы снова живем под крылом виртуальности, только нового типа, грозя оттуда «нехорошей» пропаганде.
Глава девятая
Виртуальность вблизи
1. Создание физических, информационных и виртуальных контекстов для нужных политических решений
Советский Союз активно помогал сам себе, трансформируя под политические нужды определенные физические контексты. Снятию Хрущева предшествовали продуктовые ограничения, появление в продаже некачественного хлеба, причем ситуация сразу вошла в норму после ухода Хрущева. Перестройка характеризовалась нехваткой продуктов питания, хотя есть свидетельства, что продукты сгружались на станциях, например, по дороге к Москве. Или пример одновременной остановки на ремонт почти всех табачных фабрик Ельциным. Это как бы физиологическая пропаганда, которая может или подкреплять, или вообще заменять политическую. На нее мы реагируем автоматически, а не рефлексивно.
Есть соответствующая теория революции Дж. Дэвиса, в соответствии с которой, когда после улучшения жизни приходят ухудшения, то люди готовы подняться на революцию
[819]. Правда, это происходит в течение двух лет, поскольку потом люди свыкаются со своим положением.
Французская революция началась из-за возросших цен на хлеб и соль
[820]. Отсюда известная фраза Марии Антуанетты в сторону восставших из-за хлеба: «Пускай едят бриоши». Французский рабочий восемнадцатого века тратил половину своего ежедневного заработка на хлеб, но после плохих урожаев в 1788 и 1789 годов стоимость хлеба стала составлять 88 % его заработка. Американская революция косвенно была вызвана тарифами на чай. Китайская культурная революция принесла лишения, которые в результате облегчили переход к рыночным реформам, поскольку люди хотели уйти от них
[821].
Физические трансформации сопровождаются информационными и виртуальными. Физическое замедление может иметь место при информационном и виртуальном ускорении, например, когда человек, сидя, смотрит теленовости или слушает музыку. Отсутствие физической динамики вообще характерно для динамики информационной или виртуальной. Динамика в разуме не совпадает с динамикой вне его.
Информационное ускорение вместе с виртуальным может вводить революции, то есть создавать серьезную динамику в физическом пространстве. Именно так происходит в случае протестов, которые иногда сознательно ускоряются созданием жертв. Жертвы в физическом пространстве сразу резко меняют ситуацию, усиливая протестность в отношении власти в информационном и виртуальном пространствах. Если раньше требовалась одна жертва, которая могла смести власть в Праге, то сегодня их надо намного больше.
В период бархатной революции 1989 года в Праге разгон студенческой демонстрации привел к гибели студента М. Шмида. Но это оказалось, говоря, сегодняшними словами, фейком. Никто не был убит, хотя студентов действительно избили. С появлением этой информации, где была и виртуальная составляющая (убийство студента) протесты вышли на новый уровень, и власть пала. Ян Урбан, диссидент, журналист, говорит уже через 20 лет, что он не жалеет о фейке, поскольку тот помог избавиться от сорокалетнего правления коммунистов
[822].
Сам Мартин Шмид говорит в 2003 г., что он не понимает, почему так произошло, что он оказался в центре внимания всей нации, даже не зная об этом
[823]. Интересно, что в университете было два Мартина Шмида, которых потом живыми показали по телевизору, но никто уже не верил власти или просто ситуация находилась уже на другом уровне развития
[824]. Тогда было госпитализировано 167 студентов
[825]. Через два дня был организован Гражданский форум, а потом уже двести тысяч людей вышли на улицы Праги. И вскоре миллионы, или 75 % населения, вышли на двухчасовую забастовку.
