И это хорошо демонстрирует социология Левада-центра. Поколение рождения 1929–1943 гг. отвечает, что относится к Сталину: с уважением — 50 %, с симпатией — 16 %, безразлично — 14 %. Ответ на вопрос «В какой мере вы согласны или не согласны с тем, что „Сталин — мудрый руководитель, который привел СССР к могуществу и процветанию“» таков: полностью согласен — 47 %, скорее согласен — 37 %. Реакция на утверждение «В какой мере вы согласны или не согласны с тем, что „Какие бы ошибки и пороки ни приписывались Сталину, самое важное — что под его руководством наш народ вышел победителем в Великой Отечественной войне“» таков: полностью согласен — 42 %, скорее согласен — 42 %
[854]. Повторим, что это ответ конкретного поколения людей.
Сегодняшнее поколение получило Сталина из массовой культуры, где он является мудрым вождем из телесериалов. И визуальный Сталин оказался сильнее Сталина вербального, ужасы которого живописались на страницах книг, журналов и газет. Если Сталин времен перестройки был злодеем, то сегодня он входит по формуле «да, но».
Интересно, что отношение к Сталину между жителями России и Украины существенно различаются, и это достаточно четко проявляет социология. 40 % опрошенных жителей России испытывают к нему положительные чувства («восхищение», «уважение» и «симпатию»), 12 % — негативные («неприязнь», «страх», «отвращение»). Среди жителей Украины положительные эмоции выражают 14 %, негативные — 42 %. В два раза чаще жители Украины признают, что «Сталин — тиран, виновный в уничтожении миллионов невинных людей» (77 % против 44 %). Это настолько же важно, насколько никто не обращает на это внимания.
Перед нами, по сути, другая база представлений о мире, демонстрирующая расхождение мнений массового сознания России и Украины. При этом нельзя сказать, что Украина вела какую-то пропагандистскую работу на системной основе. Более того, до аннексии Крыма Украина получала те же российские медиа (новости и кино), что и сама Россия. И в то же время они попадали не на ту почву.
Сталин — это такая лакмусовая бумажка, за которой скрывается и любовь/нелюбовь к СССР. Это не значит, что СССР не надо любить. Любить можно и нужно, поскольку успехи несомненно были, но одновременно надо учитывать плату за эти успехи Советского Союза. Это были как людские жертвы, так и колоссальное отставание в уровне жизни людей, которое не удается преодолеть и сегодня. И именно это экономическое запаздывание «вымывает» сегодня молодое поколение из постсоветского пространства.
Сталинское время, особенно кино, породило произведения, которые были достаточно личностно-искренними на уровне воздействия герой-зритель, но принципиально пропагандистскими по всем другим направлениям. «Чапаев» был живым героем, к которому добавили пропагандистский месседж. Сталин подтолкнул Довженко к созданию, по его словам, «украинского Чапаева» — Н. Щорса, который сразу тоже стал реальным героем, не будучи таким в истории, но благодаря качественной визуализации, во многом связанной с симпатичным актером Евгением Самойловым, он и стал героем с памятником в Киеве.
Кино создает социальную память, которая потом остается в головах как настоящая. И такая визуально индуцированная память всегда будет сильнее той, что пришла из школьного учебника (о разграничении понятий история и память см. в
[855]). В случае Щорса визуальное победило вербальное настолько сильно, что памятник остается стоять, даже при всех попытках сбросить его с пьедестала.
Для детей так писал А. Гайдар, пропагандистский месседж которого был понятен взрослым, но не детям. И подобное расхождение было характерным и для взрослой литературы и кино, где патриотизм был человечным, а не навязанным сверху. Эта личностная линия сохраняет свою силу и сегодня, что позволяет смотреть эти фильмы. Западный зритель и тогда мог смотреть советские фильмы, они могли получать награды на фестивалях, поскольку это был понятный всем, а не идеологический разговор. Свои медиа были ближе и ценнее чужого и чуждого. Это потом любая Анжелика собирала аудитории большие, чем советское кино.
Сегодня нужное программирование поведения прячется за развлекательностью. Советская развлекательность, а она, несомненно, была, иначе в кино бы не ходили, была какого-то другого рода. Назовем ее героической, ведь людям всегда приятно смотреть на действия героев. Вся античная литература — это тоже действия героев, которые иногда позволяли себе даже тягаться с богами, и все ради счастья людей.
Государство получает дополнительные дивиденды отовсюду. Полет в космос поднимал СССР, победы киевского «Динамо» — Украину. М. Галина увидела аспект завышения государства в его фантастике. И это можно интерпретировать как вариант геополитического расширения государства, но в тексте. Галина же говорит: «Фантастика — это жанр, который связан в какой-то степени с претензиями нации на имперскость. Если мы посмотрим на фантастику начала XX века, то увидим, что она манифестирует имперские устремления нации — Киплинг, Уэллс и другие. И в том, что в России фантасты заняли позицию, мягко выражаясь, собирания земель, ничего удивительного нет. Америка — тоже по-своему империя, и там крупнейшие идеологи фантастики занимались воспеванием фронтиры, поэзией фронтиры. Это освоение Луны, освоение Марса, некие новые практики, которые приходят к человечеству путем освоения этих земель. Это та же Урсула Ле Гуин, гуманитарнейший фантаст, с ее „Хайнским циклом“ — огромной космической империей. Это признак страны с имперскими амбициями. И может быть, с имперскими комплексами. Потому что, если ты не можешь что-то выиграть в реальности, если ты не можешь как-то наладить ситуацию, то давайте мы эту психотравмирующую ситуацию перепишем. Давайте попадем в прошлое и выиграем все проигранные войны, исправим все ошибки. И то, что такая сублимационная литература появилась в России лет 15 назад, было уже очень дурным признаком. Мне отвечали: ничего, это только сублимация, все будет в порядке. А это был симптом»
[856].
Строился параллельный виртуальный мир, который, естественно, задавая все, предопределял и фантастику. Этот виртуальный мир был призван не только решать проблемы войны и мира, не только задавать правильное поведение, но и компенсировать любые недостатки жизни каждого тем светлым будущим, которое строили для страны и для всего человечества.
Система героики была хорошо структурированной. Дети-герои плавно переходили в героев-взрослых. «Бог» встречался с народом на первомайской демонстрации, ему и полубогам — членам Политбюро несли цветы дети. Настроение счастья пронизывало эту и подобные сцены. И поскольку человек видит только то, на что ему указывают медиа, каждый, кто не испытывал такие чувства, объяснял это тем, что он и все вокруг него является исключением, а правило у него перед глазами.
Медиа (радио, газеты, кино) заменяли реальность. Но каждый человек должен иметь право на реальность, и это должно быть важнейшим правом человека, которого обманывают все государства. Да, мне можно недоплачивать, но нечестно говорить, что я самый обеспеченный человек в мире.
