Последняя реплика Синюгина явилась реакцией на гримасу неподдельного, на грани ужаса, потрясения, отчетливо обозначившуюся на Юркином лице, которую капитан ошибочно воспринял на свой счет. На самом же деле в этот момент Юрка вперился за спину гэбэшника. Туда, где в данный момент обозначились сержант и высвистанный им начальник отделения.
Да-а, это очень хорошо, что Юрка не знал, кто такой Синюгин и какую роль он сыграл в трагедии их семьи. Но сейчас было бы куда лучше, кабы он не знал зашедшего в дежурку человека. Ибо был им не кто иной, как участковый с улицы Рубинштейна дядя Костя, за годы войны дослужившийся до должности начальника отделения милиции. К слову, последний испытал отчасти схожие с Юркиными эмоции. Вот только изначальное потрясение у него тут же сменилось радостным воодушевлением:
– Алексеев!? Юрий?! Живой?! А ведь мы тебя всем двором давно похоронили!
Юрка обреченно закрыл глаза, поняв, что… всё, засыпался. Он глубоко вдохнул воздух и попытался успокоить трепещущее сердце. На ум невольно пришли слова покойницы бабушки: «Когда обстоятельства сильнее человека, порой лучше смириться». Тем временем Синюгин, с ходу считав тему (что и говорить – профессионал), демонстративно убрал Юркины документы в нагрудный карман и не без яду уточнил:
– Значит, говорите, Юрка? Алексеев? Прекрасно. А вы не ошибаетесь?
– Разумеется, Юрка! – радостно захлебываясь, подтвердил экс-участковый Антонов. – Я ж его вот с таких вот… – он показал рукой, с каких именно, – знаю. Я ж до войны как раз на их участке…
Только теперь срисовав страдальческое выражение лица парня, дядя Костя начал что-то такое соображать:
– А… а что здесь? Может, я чего-то… не того?
– Всё того. Очень даже того, – успокоил Синюгин. – Телефончик мне дай. – Дежурный протянул аппарат, и гэбист набрал номер: – Мартынюк? Синюгин говорит. Срочно пришли в отдел милиции двух сопровождающих. С оружием. Да-да, в тот самый отдел.
Капитан положил трубку и довольным взглядом обвел понурых подчиненных:
– Ну что, орёлики? Не было бы счастья, да несчастье помогло?
– Товарищ капитан госбезопасности, – подал голос по-прежнему не врубающийся в происходящее дядя Костя. – Может, вы все-таки объясните, что здесь происходит?
– Объясню. Только не сейчас. И в другой обстановке.
Синюгин уставился на Юрия и фальшиво-сочувственно поцокал языком:
– И это еще раз доказывает, что распоряжения комендатуры следует исполнять неукоснительно. Верно, боец Лощинин? Или все-таки Алексеев?
* * *
Заплатив по счету в шашлычной, Барон посетил места общего пользования.
Здесь, запершись в кабинке, он достал из чемоданчика палевого окраса бутафорские и исключительно пошлые на вид усишки, по случаю приобретенные в магазине «Маска», что на Невском. Заученным движением укрепил их над верхней губой, выждал несколько минут (для полного схватывания), подергал за кончики – все нормально, встали как родные. После этого натянул по самые брови кепку-трехклинку, а кухонный нож переложил во внутренний карман пиджака. Выйдя из кабинки, проходом осмотрел себя в зеркале – не бог весть что, но для провинциальных полевых условий, в принципе, сойдет. И нож, и кепку Барон подрезал в домике тещи таксиста. Но, учитывая, что Валера получил от него полновесную трешку, о мелкой краже в данном случае речи идти не могло.
День стоял субботний, и это было весьма кстати, так как места работы Самарина Барон не знал. Но сегодня, на худой конец – завтра, имелись все шансы застать его дома. Телефон Самариных был обозначен на квитке, накануне полученном в местной горсправке. Поэтому Барон добрел до ближайшего таксофона и, настроившись на разговор, набрал номер. Держа в голове сразу две легенды: одну – на случай, если на звонок отзовется кто-то из домочадцев, другую – если трубку снимает сам хозяин.
– Алё? – голос принадлежал подростку лет двенадцати-тринадцати. «Сын от второго брака», – догадался Барон.
– Добрый день. Я могу услышать Евгения Константиновича?
Пауза-тишина в ответ. Затем:
– Подождите, пожалуйста. Я сейчас маму позову…
Секунд через десять в трубке раздался женский голос:
– Слушаю вас.
– Добрый день. Я бы хотел переговорить с Евгением Константиновичем.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Меня зовут Геннадий Кириллович.
– А вы, извините, по какому вопросу?
– Я его бывший коллега. По работе.
– Это, видимо, еще по стройтресту?
– Точно так. Последние несколько лет живу и работаю в другом городе. В Перми нынче проездом. И вот, по старой памяти, хотел повидаться.
– То есть вы не в курсе нашей ситуации?
– Нет. А что случилось?
– Дело в том, что Евгений Константинович болен. Уже почти полгода как.
– Полгода? Значит, что-то серьезное?
– Да. Очень.
– Он в больнице?
– Нет. Проходит курс амбулаторного лечения на дому.
– Печально. С вашего позволения я бы навестил его? Все-таки столько времени не виделись. И бог знает когда я теперь окажусь в Перми.
– Ну хорошо. По распорядку дня с четырех до шести у него прогулка. Так что подходите часикам к семи. Запишите адрес.
– Если вы по-прежнему живете на Советской, то я в курсе. Доводилось разок побывать.
– Вот как? Странно, что я вас не помню.
– В тот раз мы сидели сугубо в мужской компании.
– Понятно. Тогда ждем вас к семи.
– Благодарю. До вечера…
Барон вышел из телефонной будки и задумался: «Человек тяжело болен, тем не менее может позволить себе ежедневные двухчасовые прогулки. Странно». Но, с другой стороны, подобная педантичность могла облегчить дело. Учитывая, что в квартире находились как минимум двое потенциальных свидетелей, лучшим вариантом считалось перехватить Самарина на улице, на подходе к дому.
Часы показывали четверть пятого, однако Барон сразу выдвинулся на Советскую, чтобы непосредственно на месте определиться, где проще и эффективнее привести в исполнение смертный приговор.
* * *
– …Оно, Пашка, всё так. Только я ответственно могу заявить, что особого криминала в том, что Юрка жил под чужим именем, нет. Просто на момент, когда он попал в партизанский отряд, иных удостоверяющих личность документов, кроме как удостоверения Лощинина, у него на руках не было. А ксиву эту Юрий нашел в вещах погибшего знакомого. На пару с которым прорывался из блокадного Ленинграда.
– Хорош знакомый, ничего не скажешь, – проворчал Яровой. – А ты в курсе, откуда у этого знакомого, у Гейки, ксива взялась?
– В курсе. Он поднял ее на квартире профессора Лощинина, на которую со своей шайкой совершил налет в марте 1942 года.
