– Нет. И я вас очень прошу, Владимир Николаевич…
– Я понял. Даю честное слово, что персонально от меня Юрий этого не узнает.
ИТК № 9 УИТЛК УМВД по Пермской области, март 1960 года
С некоторых пор в соликамскую «девятку» свозили все отрицалово с Урала. Воры знали, что будут страдать, – и они действительно страдали. Но в отличие от произвола красных лагерей, где морили голодом, опускали, заставляли одевать косяк на рукав и публично по радио отрекаться от воровской идеи, в «девятке» все было строго по закону. Вернее – по инструкции. А еще точнее – по сотням инструкций.
Подъем в 6:00 – шконки к стенке, лежать запрещено. Лёг – нарушение. Ночью не спишь – нарушение. Камера открылась, не встал на полосу – нарушение. И так далее, и так далее. Очень многие из тех, кто не знает, что такое тотальное подчинение инструкциям, мечтают о законе. Но эти многие не очень опытны и не мудры. Ибо, как некогда высказался печальной судьбы печальный писатель Даниил Хармс: «В тюрьме можно остаться самим собой, а в казарме нельзя. Невозможно». Оно так: когда только по закону и ничего, кроме закона, – это АД. Ну а 37-летняя Клавдия Михайловна Анисимова заведовала в этом аду больничкой (в лагерной терминологии – главлепила). Но на судьбу не роптала, работала по 10–12 часов в сутки, не жалея ни своих, ни чужих нервов. И при этом очень не любила, когда кто-нибудь совался в ее антиепархию без крестов…
Лишь около полуночи порядком измотанная за день Клавдия вспомнила об ужине и вернулась в административный корпус. В свой напоминающий монастырскую келью кабинетик. Здесь она перелила из термоса в стандартную зэковскую посудину бульон, развернула газету с упакованными в нее бутербродами и приступила к нехитрой полуночной трапезе. За этим занятием ее и застала влетевшая в кабинет медсестричка Рая.
– Клавдия Михайловна! Ой, вы кушаете? Приятного аппетита.
– Спасибо, Раечка. Хочешь, присоединяйся?
– Нет-нет, я уже.
– Что-то стряслось?
– В бараке 2-го отряда снова ЧП.
– Что на этот раз?
– Массовая драка с поножовщиной.
– Опять? Это ж какая по счету?
– С тех пор как на исправление партию черных блатных перевели – четвертая.
– А ведь еще недавно была относительно спокойная зона.
– Вот-вот. Казалось, уже и думать забыли про ихние, прости господи, сучьи войны. Ан нет, новоприбывший положенец никак не навоюется.
– Что за положенец?
– Алексеев, кличка Барон. Неделями из буров и шизняков не вылезает и все равно никак не угомонится. Замначальника оперчасти у меня всю валерьянку выпил. Из-за его художеств.
– Сколько пострадавших? – деловито уточнила Анисимова.
– Семеро легких. Там в основном переломы и черепно-мозговые. Но один тяжелый, как раз этот самый Барон. Ему, помимо прочего, в общей свалке нож в левое бедро всадили и точнехонько в артерию угодили. Большая кровопотеря, не исключен сепсис. А у нас, сами знаете, с антибиотиками беда. Еще и хирург второй день в запое.
– Ну что ж, пойдем посмотрим на их благородие. Попытаемся спасти эту трижды ненужную жизнь.
– Вот вы сейчас в самую точку сказали. Именно что ненужную.
– Это не я сказала, а доктор Ливси.
– Это какой же Лившиц? Который по гинекологии, из Усолья?
– Не Лившиц, а Ливси. Из «Острова сокровищ». Читала?
– Не-а. Это ведь мальчишеская книжка.
– А мне так ужасно нравится. Пиастры, пиастры!
– Ой, хорошо, что напомнили. Машина с лекарствами заказанными опять из города не пришла. С утра придется снова звонить…
* * *
В операционной больничного корпуса было полутемно, хотя в дополнение к тускло мерцающей под потолком лампочке сочился свет полной нынче луны, повисшей строго в створе зарешеченного окна.
Лежавший на койке-каталке зэк был без сознания. Неудивительно, при такой-то кровопотере. Нянька Серафимовна, по-матросски опрокинув на бетонный пол ведро воды, замывала кровь, костеря на чем свет стоит и данного конкретного урку, и весь уголовный мир в целом. Используя при этом такие выражения, которые и не всякий-то матрос знает.
– Серафимовна! Вот самое последнее, что сейчас требуется, так это намытые полы, – машинально сделала замечание Анисимова, входя в операционную. – Рая, ты прививку от столбняка ему сделала?
– А что, надо было?
– Быстро готовь. Но рану, надеюсь, антисептиком обработали?
– Было бы чем. Обрабатывать, – огрызнулась Серафимовна, но швабру отставила и направилась к шкафчику с медикаментами.
– Да хотя бы мыльным раствором! Если ничего другого нет.
Анисимова подошла к каталке, всмотрелась в кровавое месиво, менее часа назад бывшее лицом, и в ужасе зажала рот рукой:
– О боже! Василий?!
– Вы ошиблись, Клавдия Михайловна. Барона Юрием зовут. Юрий Всеволодович.
– Что? Да-да… Юрий Всеволодович. Это я… обозналась. – Клавдия мучительно потерла виски, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки. – Значит, так. Ослабить жгут, не хватало еще для полного счастья ишемию конечностей получить. Затем укол. Рану обработать на предмет занесения инфекции с лезвия. Через час наложите повязку, предварительно смочив ее физраствором. Да пошевеливайтесь, что вы как мухи сонные. Где его медкарта?
– Вот.
– Заберу, ознакомлюсь. Если возникнут осложнения, немедленно дайте знать. Я буду у себя.
Бросив последний взгляд на Барона, Анисимова взволнованно покинула операционную.
– Райка! А чего она так переполошилась? Подумаешь, очередного урку подрезали. Невелико событие.
– Понятия не имею. Сама удивляюсь.
– Еще и дефицитную противостолбнячную на него изводить. У-у-у! Гаденыш! Лучше бы тебя насмерть прирезали – всем бы спокойнее стало…
* * *
Когда за зарешеченным окошком операционной пышнотелую луну вытеснил предрассветный рваный сумрак, Барон открыл глаза. Какое-то время он невидяще пялился в потолок, а после, учуяв в непосредственной близости некое постороннее дыхание, осторожно поворотил голову. Возле его каталки, склонив голову на грудь и умудрившись закемарить на табурете, сидела взрослая копия Клавдии. В белом медицинском халате. Для этих стен подобное зрелище было настолько невероятным, диким и нелепым, что Барон зажмурился, прогоняя то ли морок, то ли вызванную болью во всем теле галлюцинацию. Но когда он снова распахнул глаза, женщина в белом никуда не делась.
– Клавдия? – неуверенно позвал Барон.
– А? Что?! Ох, слава богу, очухался.
– Это правда ты? Не наваждение, не сон?
– Это правда я. Не сон. – Клавдия тихонечко взяла Юрия за руку. – Убедился?
