– «Терпение, Штюбинг, терпение, и ваша щетина превратится в золото», – с издевочкой спародировал артиста Кадочникова Накефирыч. – А почему крайний 25-го?
– До Хряща доведено, что мнимые хозяева квартиры возвращаются в четверг. Так что, либо в ближайшие три дня они решатся и вломятся, либо… Факир Анденко был пьян, и фокус не удался.
– За «не удался» мне особенно понравилось. Учти, я в одиночку за ваши с Захаровым художества отвечать не собираюсь. Если что – вместе, паровозом пойдем.
– Само собой.
– Само собой только кошки родятся.
И от этой начальственной, с во-от такенной бородой хохмочки, меня буквально подбросило. Черт! Как же это я про кошку-то забыл? Вот ведь как, все утро шпынял Мыколу за невнимание к мелочам, а сам едва не упустил такую важную деталь.
– Хорошо, Григорий, три дня я вам даю. Но не больше. Сколько человек планируешь привлечь к операции по захвату?
– Думаю, квартета рыл, включая нас с Захаровым, за глаза и за уши…
В данном случае я умолчал про пятого штыка, которого мы с Захаровым вынужденно привлекли к операции. Штыка звали Анюта Маркина. Была она студенткой 5-го курса юрфака и в настоящее время проходила у нас в отделе производственную практику. Девушка грезила оперативной работой, мечтала о раскрытиях тягчайших преступлений, о погонях и задержаниях. Причем непременно чтоб со стрельбой. Но вместо этого она второй месяц сидела в канцелярии и занималась скучнейшей писаниной – от составления статотчетов до оформления стенпечати. Вот мы с Мыколой и решили привлечь бедолагу к реальному делу. Резонно рассудив, что Хрящ, обнюхивая квартиру, захочет убедиться в реальности домработницы. А коли так, в ближайшие три дня некая особа женского пола должна приходить в адрес на Марата, проводить там около часа, после чего отправляться на Финляндский вокзал и садиться в электричку сестрорецкого направления. Работа вроде и несложная, но у нас в отделе не так уж много бабья. А то, которое имеется, подбить на подобную авантюру представлялось делом решительно невозможным. Так что практикантка Маркина пришлась очень кстати.
Надо ли говорить, что наше предложение Анюта приняла с зашкаливающим восторгом? Хотя и немного огорчилась, узнав, что домработнице служебное оружие по роли не полагается.
– Квартет, говоришь? А не маловато? Впрочем, с учетом допштыков из дежурной смены закрытого поста наружки – да, согласен. Иное дело, еще бы понимать, где этот закрытый пост организовывать? Не на соседнюю же крышу их сажать.
– Обойдемся без наружки. Мы закрытый пост своими силами организуем. Обещаю, выйдет дешево и сердито.
– Это как же?
– Воспользуемся гостеприимством бабы Гали и ее технической новинкой.
Далее я коротенько рассказал Накефирычу о заморской штуковине под названием «дверной глазок» и о блестящих перспективах использования оной в оперативно-розыскной деятельности. После этого мы распрощались, и я снова поехал на улицу Марата. На сей раз за кошкой.
О чем и толкую – исключительно суматошным выдалось нынче воскресенье.
* * *
Вот кого этим вечером менее всего ожидала и хотела увидеть Люба, так это Хряща.
Знала бы, кто прозванивается, ни за какие коврижки дверь не открыла бы.
Но теперь делать нечего, впустила. Провела длинным коммунальным коридором в свою комнату и, не скрывая раздражения, поинтересовалась:
– Чего приперся?
– Не знаешь, где Барон?
– А я что – сторож ему? Или супруга?
– Вы же в прошлое воскресенье вместе в город возвращались. Может, говорил чего?
– Сказал, что собирается отъехать из Ленинграда ненадолго. А чего, куда – понятия не имею.
– Жаль, – огорчился Хрящ, но тут же с плотоядным интересом взялся рассматривать Любу. На которой сейчас были надеты лишь легкомысленный халатик поверх комбинашки да шлепанцы на босу ногу.
– А ты, выходит, одна в выходной день скучаешь? Может, вместе поскучаем?
Он сделал попытку облапать ее своими ручонками, но Люба увернулась и злобно сверкнула глазищами:
– Алё! Лапы в карманы убрал!
– Ты чего сегодня такая? Как с цепи?
– А того! Много вас тут желающих ходит. Которые на халяву норовят. Плати червонец, вот тогда я с тобой поскучаю. А нет – так ступай в Летний сад.
– Почему в Летний?
– А там до фига статуй голых. Любую выбирай и лапай сколько влезет.
– Скока-скока? Червонец? Да за десятку я на Невском такую кралю снять смогу!
– Без проблем. Вперед. Трамвайную остановку показать или сам найдешь?
– А Барону-то, небось, бесплатно дала?
– Дала. Потому что Барон настоящий мужик. А вы, остальные, – плесень.
– Обидные слова говоришь, Любаша, – показно вздохнул Хрящ.
Впрочем, следом достал бумажник и отслюнявил две пятерки.
– На, подавись.
Пихнув деньги в карман любимого халатика, он схватил девушку за руку, рывком притянул к себе и, обдавая перегаром, принялся деловито расстегивать пуговицы.
– Погоди! Слышишь-нет? Да уймись ты, кобель похотливый!
– А щас-то чё не так? – все более распаляясь, пузырил слюнями Хрящ. – Уплочено – так что будьте любезны.
– Буду. Любезна. Только сперва сгоняй на угол. – Люба сунула ему одну из пятерок. – Возьми портвяшку и чего-нибудь на зуб положить. С утра маковой росинки во рту не было.
– А вот это дело! Мудрая ты женщина, Любка! Сей момент, одна нога здесь, другая там.
Довольный Хрящ выскочил в коридор, хлопнула входная дверь, и в квартире снова сделалось тихо.
Люба устало опустилась на табурет. Скользнула взглядом по прикнопленной к стене фотографии Коренева-Ихтиандра, с неземной улыбкой и столь же нездешними глазами, и по щекам ее потекли тонкие струйки слез, а губы задрожали.
– Господи! Как же вы мне все надоели!..
«Не плачь, Гуттиэре!»
* * *
Добывать кошку Анденко решил не в тещином, а в соседнем дворе, чтобы случайно не оказаться опознанным кем-то из жильцов, знающих его в лицо. А то ведь за милую душу настучат Анне Спиридоновне, что ее разлюбезный зять совсем с глузду двинулся.
Кошачья стайка предсказуемо сыскалась у мусорных баков. Окрас и размер особого значения для Григория не имели. Главное, чтоб отловленный экземпляр оказался не откровенно помоечного вида.
Достав из авоськи купленную в гастрономе полуметровую связку, она же – цепочка сосисок, Анденко отломил одну, присел на корточки и, вытянув руку с зажатым в кулаке лакомством, начал приманивать тварей «кыс-кысаньем».
Кошки смотрели на инспектора УР настороженно. С выражением «и хочется, и колется» на мордах. И все же одна, самая смелая или самая голодная, некоторое время спустя решилась на сближение. Анденко не шевелясь выжидал. Кошка, шевелясь, подступала. Наконец она подошла настолько близко, что смогла вцепиться зубами в сосисочный хвост, – и тогда молниеносным движением свободной руки Григорий схватил зверя за загривок. Кошка обиженно мяукнула, вырвалась и бросилась наутек, оставив Анденко на прощание горсть шерстинок в кулаке.
