– Ну, хоть Шаланда с Халидом не подкачали! – улыбнулся Барон. – Что ж, будем считать, на хлеб заработал. Теперь бы еще маслица кусок.
Он порвал телеграмму, выбросил клочки в мусорную корзину и пешочком направился в Дом ленинградской торговли. Навестить старого знакомого…
Заведующий секцией наручных часов Георгий Маркович Гуревич был загодя оповещен о предстоящем визите, а потому к встрече подготовился. И после того, как они с Бароном распили в каморке, служащей раздевалкой и местом перекуса для сотрудников универмага, по стаканчику «индюхи со слоном», водрузил на стол пухлый портфель.
– Чтение книг развивает не только эрудицию, но и память, – не без пафоса объявил завсекцией и, щелкнув замочком, вытянул из портфеля довоенного издания альбом-каталог живописных работ мариниста Айвазовского. – Страницы 219–220.– Георгий Маркович бережно перелистнул страницы. – Она?
Барон уткнулся в демонстрируемый разворот и сразу опознал в репродукции полотно, которое они с Шаландой умыкнули из квартиры любвеобильной московской мадам.
– Да, Жора. Память у тебя и в самом деле… – уважительно заключил Барон и прочел текст комментария к картине: «…Вечер в Неаполитанском заливе… Хранилась в Ленинграде, в частной коллекции профессора Лощинина. Бесследно утеряна зимой 1942 года». Ититская сила!
– Ты чего?
– Похоже, я знаю, каким именно образом она была… хм… утеряна.
Во взгляде Гуревича зажегся неподдельный интерес:
– И каким же, если не секрет?
– В феврале 42-го на эту картину поступил заказ одному жигану. Вот он, со своей подростковой шайкой, и организовал налет на квартиру Лощининых. В результате тогда внук профессора был убит, а сами старики… В общем, цена этому полотну – три человеческие жизни.
– Да-да, времечко было, что и говорить… – дежурно-сочувственно поцокал языком Гуревич. – Кстати, сугубо в целях расширения кругозора: ты, случайно, не в курсе – кто выступал заказчиком?
Вопрос был исключительно невинный. Тем не менее, услышав его, Барон нервно заиграл желваками.
Накатило-нахлынуло тогда, в начале весны 42-го, Гейкой поведанное…
Ленинград, февраль 1942 года
Сразу после того, как Юра и Оленька покинули пещеру блокадного Али-Бабы, ее хозяин устроил Гейке знатное правилово:
– …Я ведь, кажется, неоднократно просил не приводить сюда своих дружков?! Еще и с детским садом!
– Анатоль Яковлевич! Да Юрец – нормальный пацан! Я за него ручаюсь. Зуб даю!
– А мне твой гнилой зуб на хрен не сдался! «Дяденька, возьмите овечку». Тьфу! У меня, между прочим, нервы тоже не из канатов скручены! Думаешь, мне малолеток доходяжных не жалко? Да только если всех жалеть, никакого здоровья не хватит.
В этот момент в дверь условным стуком постучали.
Марцевич вздрогнул, а Бабай вопросительно поднял бровь.
– Это Дуля! – успокоил Гейка. – Вы же сами просили, чтоб пришел.
Марцевич, вспомнив, кивнул Бабаю, и цепной пес впустил в квартиру закоченевшего Дулю.
– Ходи за мной, доходяги. Базар до вас имеется, – приказал Марцевич, и пацаны покорно проследовали в кабинет.
В святая святых. Где они до сей поры еще ни разу не были…
– Ну и? Как там ваша ватага? – поинтересовался Марцевич, усаживаясь в кресло. – Слухи доходили, что Гриня того? Откинулся?
– Спёкся Гриня, – подтвердил Гейка. – И Горыныч вот-вот.
– Нам бы, Анатоль Яковлевич, в какую делюгу по-шустрому вписаться, а? – заискивающе, давя на жалость, затараторил Дуля. – Иначе – край. С рынка всем уже не прокормиться. Еще немного – и парняги друг на дружку кидаться станут.
Гейка злобно цыкнул на подчиненного, и тот сконфуженно прикрыл пасть.
– В принципе, есть у меня на примете одна темка, – после паузы, как бы размышляя вслух, протянул Марцевич. И – уперся взглядом в Гейку. – Но, боюсь, твоим соплякам не потянуть.
– Да мы! Да вы только прикажите! – снова полез поперек батьки в пекло Дуля.
– Приказывают в армии, Дулечка, – ласково уточнил Марцевич. – А промеж своих – полюбовно соглашаются. Разницу чуешь?
– Ага, – подтвердил Дуля и покосился на Гейку. Дескать, а что? Разве я чего-то не то?
И Гейка вынужденно согласился:
– Ну да… Мы эта… мы согласны.
– На ЧТО вы согласны, дурьи ваши бошки? Я ж еще ничего не озвучил?
– Да какая разница? Что в лоб, что по лбу.
– Тоже верно, – неожиданно согласился Марцевич. – А теперь слушаем сюда: есть одна квартирка, в Коломенской части. Живут трое – дед-профессор, его старуха и их внук. – Анатолий Яковлевич бросил взгляд на Дулю. – Примерно твоего возраста будет. Задача: зайти в квартиру и забрать картину товарища Айвазовского. Узнать ее нетрудно, там всего одна марина висит.
– Чего висит?
– Море нарисовано. Корабль. Шторм утихает. И солнышко сквозь тучи пробивается. Теперь понятно?
– Ага. Только, это… А если не откроют? Дверь вышибать?
– Откроют. Старики почти неходячие, так что к двери подойдет внук. Спросит – кто? Скажете: от Анатолия Яковлевича посылка.
– Прямо вот так вас и называть? – удивился Гейка.
– Вот прямо так! Иначе не откроет. Далее входите, внука… в общем, надо его… Ну, вы меня поняли?
– В смысле? – насторожился Дуля. – Кончить, что ли?
– Именно.
Какое-то время уркаганы-малолетки поварили услышанное. Затем Гейка осторожно предложил альтернативу:
– Так, может, просто в дыню ему пару раз сунуть, и все дела? Навалимся кодлой – он и пикнуть не успеет.
– Наваливаться – это ты на бабу будешь! – рассердился Марцевич. – А парня завалить нужно. Разницу чуешь? И его, и… профессора с женой.
– А стариков-то на фига?
– Они все равно одной клешней в могиле стоят. Неделя, от силы две, осталось. Так что им, считай, без разницы. Потому и картину нужно быстрее взять. Пока она государству, как бесхозная, не отошла… Тебя, я гляжу, что-то смущает?
– Да нет. Просто… – Гейка замялся. – Просто мы с парнями по-мокрому еще ни разу не…
– Ну так все когда-то случается в первый раз. Впрочем, никто не неволит. Вы спросили за работу, я сделал конкретное предложение. Не нравится – без проблем. Других исполнителей найду. Сейчас народ до такой ручки дошел, что за буханку хлеба не то что на квартиру профессорскую, налёт на Смольный упромыслит. – Марцевич жестом указал на дверь: – Всё, свободны! Не было разговора.
Прочитав отчаяние на лице Дули, Гейка запротестовал:
– Погодите, Анатоль Яковлевич! Это ведь я так, сгоряча сказал. Мы сделаем! В лучшем виде, даже не сомневайтесь. Только скажите адрес и когда?
