– Вашими стараниями, начальник.
– А вот этого не надо! Как раз моими стараниями тебя в амбулаторию свозили. На казенном транспорте. В общем, так, невзирая на то, что наша… канитель завершилась не вполне так, как оно планировалось, я держу свое слово по части наших договоренностей. И по выслуге агентурных лет отправляю тебя на заслуженный отдых. Правда, извини, без назначения пенсии.
– Как это?
– Более в твоих стукаческих услугах государство, в моем лице, не нуждается, – разжевал Анденко.
– С чего вдруг такие подарки в непраздничный день?
– Вот-вот, я очень рассчитываю, что ты по достоинству оценишь сей мусорскóй души прекрасный порыв и при случае подгонишь достойное алаверды. Просьбишка до тебя напоследок имеется. Точнее – две.
– Прошу покорно, наступивши на горло? Вот теперь ясно. А то – «слово держу». Тьфу!
– Не харкай! Не в пивной. Я ж сказал – просьбишка. Первая: про давешнюю театральную постановку, начинавшуюся как комедь, а завершившуюся… как… неприличное слово в рифму – забыть как дурной сон!
– Базара нет! Уже забыл, начальник!
– И вторая: если где-то, как-то, от кого-то краем уха учуешь любого рода информашку о Бароне – сразу дашь мне знать.
– И в чем тогда разница? Шила от мыла?
– А разница в том, что информация эта будет для моего внутреннего осмысления. А значит материализовываться в виде подшитого к делу тугамента не станет.
– А раньше, выходит, подшивалась?
– Ты меня удивляешь. Агентурная работа – это прежде всего бумажная работа. Помнишь, чем занялись уголовники в первые дни Февральской революции?
– Меня тогда еще на свете не было.
– Под легендой народного гнева они принялись жечь полицейские архивы. Дабы в очистительном пламени революции в том числе исчезли агентурные дела с прелюбопытнейшими подшивками… Ну да бог с ней, с историей. В данном случае деятельное реагирование на мою просьбишку, оно и в твоих интересах.
– И где ж туточки мой интерес?
– А ты не задумывался о том, что Барон сейчас спит и видит, как бы тебя на перо поставить? За твои сегодняшние художества.
– Ни хрена себе мои?! Да это чисто ваши, мусорские прокладки! А я… эта… жертва… этих… обстоятельств!
– Видишь ли, жертва обстоятельств, не важно – чьи прокладки. Важно – кто водопроводчик.
– Произвол, начальник!
– Да, произвол. Но ведь не беспредел?.. Ну так что? Продолжим приватно и по-соседски дружить домами?
– Шут с вами… И не хочет медведь плясать, да за губу теребят… Э-эх… Не сочтите за грубость, Григорий Алексеевич, но…
– Но?
– Жаль, что Баронова граната у вас тогда… того… не взорвалась.
– От спасибо, мил человек. Я тебя тоже… нежно люблю… Ладно, кончен разговор. Ступай. И про уговор не забывай. Иначе – обратно хлопотно статься может…
– Вот и делай после этого людям добро! – проворчал Григорий, когда дверь за Вавилой закрылась. – Я, можно сказать, жизнью с этим самоваром рисковал… Ну, почти рисковал… У-у, скотина неблагодарная!..
В этом месте мы прощаемся с инспектором уголовного розыска Анденко.
Хороший он человек, Гришка! И при иных обстоятельствах вполне могли бы они с Бароном сыскать друг в дружке родственные души. Ну да не инспектор Анденко – герой нашего романа. Засим пожелаем ему новых звезд на погонах да не подпорченной финками, мойками, волынами и кастетами блатарей милицейской шкурки и проследуем далее.
По следам чудом избежавшего задержания Юрки Барона…
* * *
Погода в столице установилась – не чета питерской.
Когда в начале седьмого утра Барон сошел с поезда, огромный термометр, установленный в зале Ленинградского вокзала, уже показывал +17. Рынок начинал работу с семи, и Барон решил прогуляться до Можайского Вала пешочком. Давненько не бродил он по Москве ногами и просто так. Опять же подумать, поразмышлять по дороге было о чем. Ох, и было!..
У центрального входа на Дорогомиловский рынок внимание Барона привлек уличный стенд со свежим утренним номером «Правды». Вернее – броский заголовок передовицы: «О ВНЕСЕНИИ ИЗМЕНЕНИЙ И ДОПОЛНЕНИЙ В УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР». Для рядового обывателя чтение подобного рода казенных документов – скука смертная. Но для таких, как Барон, персонажей – жизненная необходимость. Ибо, кто предупрежден – тот вооружен. Так что Барон простоял у стенда минут пять, не меньше. А всё потому, что «изменения и дополнения» носили характер жутковатый. Если кратко: отныне вводимое законом число уголовных статей, по которым предусматривалась крайняя мера (вышак), увеличивалось с 24 до 31. Не хило! Правда, в основном то были статьи, с которыми Барон сосуществовал перпендикулярно (изнасилование, получение взятки, нарушение правил о валютных операциях, хищение госимущества в особо крупных размерах и т. д.). Но! Во-первых, сама позиция власти, заточенная на очередное закручивание гаек, мягко говоря, не радовала. А во-вторых… От милицейских подстав все равно не застрахован никто. И вчерашняя ленинградская история – наглядное тому подтверждение.
Налегке, без привычного, греющего руку чемоданчика Барон пересек несколько торговых рядов, вышел на базарную площадь и дотопал до сапожной будки. Старый знакомый был на месте и уже что-то такое починял-подшивал.
– Мерхаба, Халид! Заратустра в помощь!
– С приездом, дарагой! Что-то ты к нам зачастил, да? – расплылся было в улыбке старик, но почти сразу и нахмурился – считал настроение. – Праблэмы?
– Есть такое дело. Мне бы схорониться.
– Дажэ так?
Халид выбрался из будочки, подслеповато осмотрелся и молодецки свистнул.
– Эй, Санька! Хади суда!
Тотчас к ним подбежал шпанского вида пацаненок лет двенадцати.
– Чего, дядь Халид?
– Присмотры за заведэнием.
– Ладно.
– Пашли, Юра…
* * *
Минут через пять они спускались в небольшое подвальное помещение, переоборудованное под относительно жилое. Примерно так могла выглядеть дворницкая Тихона, в которой состоялась эпохальная встреча товарища Бендера и Кисы Воробьянинова. В рыночном лежбище Халида все было предельно аскетично, но зато чисто, тепло и относительно безопасно.
– Будто и не изменилось ничего. А ведь столько лет прошло.
– Зато ты, Юра, изменился. Патому саветы тебе, как в тот раз – помнишь? – давать не собираюсь. Свая галава на плечах, да?
– Голова как у вола, а всё кажется – мала, – невесело отшутился Барон.
– Но… я так думаю, в Маскве, при таких раскладах, рассыжываться тэбе неслед. Она, канэшна, бальшая, Масква. Но так и челавэк – пабольше иголки будет?
