– У каждого свой хлеб, – пожал плечами Барон. – Я, к примеру, занимаюсь экспроприацией экспроприированного. Тесть секретаря обкома Калинкович – скупкой краденого. Но! Это персональный выбор каждого. А в стукачестве доселе замечен не был.
– У тебя и в самом деле есть что на этого… культурно-пищевого деятеля?
– Выше крыши.
– Поделишься?
– Это вряд ли. Мне с тобой, Владимир Николаевич, делиться – статус не дозволяет.
– А коли не дозволяет, тогда и нечего мне тут мозги полоскать! – рассердился Кудрявцев. – «Карательные органы»! «Категорически не желают»! Очень удобная, между прочим, позиция – оправдывать чужим скотством свое собственное!
– И что ж я, по-твоему, такого скотского в своей жизни совершил?
– А сам-то ты, к примеру, картину эту, Айвазовского, КАК взял? А деньги? Скажешь, честным трудом заработал?
– А ты у моих потерпевших при случае поинтересуйся. Этих бабок происхождением.
– Ну-ну. Хочешь сказать, вор у вора дубинку украл? И что, от этого он перестал быть вором?
– Да, я – вор! Но эти, которые… Это – насосы, крупные спекулянты, которые жили и живут за счет нищих и пьющих. Ни в одной стране мира, кроме нашей, ты не возьмешь так дешево у несчастного человека драгоценную вещь! Вот все мои потерпевшие и грабили таким образом людей, скапливая у себя огромные ценности. А я в свою очередь имел интерес оставить их без этих ценностей.
– Ты только Робин Гуда из себя не корчь, – поморщился Кудрявцев. – И вообще! У нас в стране нищих нет.
– Опаньки! Очнись, Владимир Николаевич. Ты давно в последний раз за пределы Москвы выезжал? Если давно, то прошвырнись как-нибудь с оказией по губерниям. Не обязательно по ту сторону Уральского хребта, можно и где поближе: Воронежская, Псковская, Новгородская… Да в тот же Галич скатайся! Посмотри, как люди в глубинке живут.
Похоже, последняя Баронова ремарка задела Кудрявцева за живое.
Ибо далее он заговорил сбивчиво, с трудом подбирая слова, что обычно ему, профессионально красноречивому, было несвойственно.
– Я знаю, что многие у нас пока еще… хм… Но! Не нищенствуют!.. Да – трудно. Но мы работаем в этом направлении, государство работает… Конечно, легче всего, ничего не созидая, а, наоборот – разрушая, разглагольствовать. Сам собой любуясь…
– Неправда! Я не любуюсь собой. Просто с некоторых пор понимаю, что, встав на свой путь, поступил скорее правильно. Конечно, обижаются на меня некоторые. Но обида – она быстро проходит. После чего у этих высокопоставленных жуликов снова продолжается нажива, и они снова становятся жирными…
«Волга» свернула с трассы на грунтовку, ведущую в замаячивший на горизонте дачный поселок, по главной улице которого через пару минут они и покатили. Судя по внешнему облику местных домиков, ухоженности приусадебных участков и крепостной внушительности заборов, поселок принадлежал к разряду элитных. Опять-таки, выражаясь метким определением Барона, «не для простых свиней».
Дорулив почти до конца улочки, Кудрявцев повернул налево и, проехав еще метров пятьдесят, остановился возле наособицу стоящей двухэтажной дачи, окруженной почти двухметровым глухим забором.
– Всё, приехали.
– Однако! Кто-то, помнится, меня за «красиво живешь» отчитывал?! Ваша дачка, товарищ генерал? Или супружницы?
– Супружницей не обзавелся. А дача – казенная. Вылезай.
Они выбрались из машины, прошли к внушительным железным воротам. Кудрявцев достал ключи, открыл замок и распахнул одну из створок.
– Иди к дому, а я пока машину загоню.
Барон с интересом всмотрелся.
– А вохра, я так понимаю, засела в кустах?.. О! – его взгляд задержался на сидящем на крылечке дома старике, на плечи которого была накинута армейская шинель, а на голове красовалась буденовка. – А вот и старик привратник Фирс. Только на пролетарский манер. Интересно, и в каком же он звании будет?
– В звании пенсионера союзного значения.
– ЧТО?!
Запоздало сообразив, Барон бросился к старику. А тот, заприметив подъехавших, уже и сам ковылял навстречу, причитая и охая:
– Юрочка… Мальчик мой!.. Ну как же так? Что ж ты меня тогда?.. Ушел и… А я ведь так ждал тебя… Я так…
– Прости, дед Степан! Прости меня, слышишь… Я… я очень виноват перед тобой… Ты… ты только зла на меня не держи… Очень тебя прошу…
– Ну что ты, Юрочка… Ну что ты, мальчик мой…
– А ведь я нашел ее, дед Степан! Нашел Ольгу-то! НАШУ ОЛЬГУ!..
Наблюдая за этой сценой, Кудрявцев почувствовал, как к горлу подступил ком. Закусив до боли губу, дабы не пустить непрошеной слезы (все мы на старости лет становимся сентиментальнее), он развернулся и пошел загонять машину…
* * *
– …Да пойми ты, дурья твоя голова! Именно сейчас, когда ты разыскал Ольгу, у тебя появился реальный шанс остановиться и начать совершенно другую, новую жизнь.
– А под остановиться, я так понимаю, подразумевается отсидеться? Годков эдак семь-восемь?
– А ты как хотел?! Чтоб тебе за грабеж в Столешниковом переулке талоны на усиленное питание выдали? Да вы со своим Шаландой и его урлой весь МУР на уши поставили!
– Отрадно слышать.
Воссоединившаяся троица старых знакомых сидела на застекленной дачной веранде за круглым столом, по центру которого громоздился большой пузатый самовар. А вот спиртного на столе не было – градус продолжавшейся второй час дискуссии сейчас и без него зашкаливал.
– Юра! Вот напрасно ты, честное слово. Володя… Владимир Николаевич, он ведь тебе добра желает.
– Да куды нам с добром?
– Юрий! Прекрати ёрничать! И послушай, что тебе умный человек предлагает!
– Не могу не подчиниться голосу, он же – честь и совесть партии! Потому умолкаю и весь обращаюсь во слух, – усмехнулся Барон, после чего Кудрявцев в очередной раз взялся рисовать перспективы:
– Во-первых, про семь-восемь лет речь уже не идет. На днях потерпевший пересчитал сумму ущерба. В том числе официально признал украденного Айвазовского копией. Посему максимум, что тебе светит, – трёшка. От силы – четыре года. При условии, разумеется, что завтра мы с тобой проедем на Лубянку и зарегистрируем явку с повинной. Легче будет потом с милицейскими торговаться.
– Ах, еще и явку? Прелестно! А явку, стесняюсь спросить, в качестве кого?
– В качестве наводчика и организатора квартирной кражи в Охотном Ряду. Конкретно – в Столешниковом переулке.
– О как? А что, и доказательства имеются?
– У МУРа, насколько мне известно, пока лишь косвенные. Но вот у меня – прямые.
– Так ты, Владимир Николаевич, в свободное от забот о государственной безопасности время частным сыском изволишь подрабатывать?
