Но общество мало-помалу успокаивалось. Люди убедились в том, что государство все-таки способно их защитить, Малюмон был остановлен, дело его уничтожено, всеобщее возмущение утихало, каждый теперь снова лелеял собственные обиды и разочарования в дальнем уголке сознания, отправил их под спуд, как сказал бы доктор Малюмон, пожары злости обратились сначала в тлеющие угли, затем в чуть теплую золу, и некому теперь было высечь искру. Страну по-прежнему лихорадило, но все убедились в ее выносливости и отныне надеялись, что скоро она исцелится. Та самая надежда – опиум для народа, – которую хотел уничтожить Малюмон, все-таки возродилась.
* * *
Лудивина вышла из взятой напрокат машины и вдохнула полной грудью свежий горный воздух. Черная галка с любопытством наблюдала за ней, восседая на поленнице, даже крутила головой из стороны в сторону, по очереди нацеливая на гостью эбеновые глаза-бусины, чтобы получше ее рассмотреть. Создавалось впечатление, что они уже знакомы, галка и Лудивина. Наконец птица расправила черные крылья и вскоре исчезла между верхушками елей – полетела разносить по округе новость о ее приезде. Белокурая девушка с пронзительным взглядом вернулась.
Лудивина застегнула «молнию» на куртке – здесь было холоднее, чем она ожидала, из-за высоты – и подошла к краю отрога. Пологий склон, заросший цветущими горечавками и анемонами, бежал вниз до кольца утесов, дальше начинались отвесные скалы, а далеко внизу лежала долина.
Сначала Лудивина почувствовала легкое головокружение от того, что вознеслась так высоко над миром, но вскоре освоилась, и одно за другим начали вспыхивать воспоминания.
Лудивина вспомнила себя около года назад, на пикнике, который ознаменовал начало периода ее ученичества, по окончании которого она должна была стать настоящим экспертом, машиной, понимающей, как мыслят преступники; ей предстояло прочитать все на тему криминологии и судебной психиатрии, специализированную литературу о социопатах, извергах, извращенцах, чтобы научиться вычислять их и обезвреживать. Но несмотря на старания и затраченные усилия, она позволила Бенуа Малюмону провести себя, как ребенка.
Я представляла себя прожектором, который высвечивает этих тварей во тьме, хотела быть равным противником для самых жестоких преступников в мире. И в конечном итоге мне все же удалось стать Немезидой для их повелителя…
В этом была ирония. Имя, которым назвал ее Малюмон в тесной, удушающей камере санатория, постоянно приходило Лудивине на ум. Он выбрал это имя не случайно. Немезида – его возмездие, роковой противник, и в то же время символ божественного равновесия.
Возможно, Ришар Микелис и Джошуа Бролин правы, утверждая, что существует первобытное зло, скрытое в тени мироустройства, последствие слишком быстрого развития общества и эволюции человека как хищного биологического вида? Первобытное зло, находящее воплощение в чудовищах, которых объединяет инакость, и, собираясь вместе, они становятся сильнее?
Можно ли считать Бенуа Малюмона посланником этого дремлющего зла, наставником, вышедшим на свет, чтобы поднять мятеж в безумной надежде изменить миропорядок, поразив общество в ту самую точку, где будет больнее всего? А прочие ему подобные, те, кто предпочел остаться во тьме, тем временем прячутся за его спиной, продолжая процесс развития…
Нет, Малюмон сам посеял зерна хаоса, сомнения, страха, и он будет ждать, когда они прорастут и дадут плоды. Большинство зерен погибнет и сгниет, но некоторые уцелеют. Они еще покажутся на поверхности.
Малюмон набрался терпения. Забытый всеми, он будет жить в тюремной камере и ждать, когда настанет момент для сбора урожая. Да, терпения ему не занимать…
Внезапно Лудивина поняла, что точно такая же тактика была у всех первооткрывателей в истории человечества, у исследователей, приносивших себя в жертву ради высшей цели. Малюмон был пионером – как те, кто первым ступал на неведомую землю в твердой уверенности, что прокладывает путь другим.
Сколько их за Малюмоном?
Она запретила себе об этом думать.
Вдруг за спиной раздался ликующий детский вопль:
– Лудивина!
К ней мчалась Саша, широко раскинув руки. Девочка очень привязалась к Лудивине тогда, когда та приезжала сюда перенимать темные знания ее отца.
За Сашей показался массивный приземистый силуэт Ришара Микелиса. Солнце отблескивало на лысом черепе, а глаза зияли двумя разломами, заполненными мраком.
Лудивину охватило странное чувство возвращения к истокам.
Она подхватила девочку на руки и закружила.
– Как же я рада тебя видеть! – восторженно взвизгнула Саша.
Лудивина поставила девочку на землю – та даже подпрыгнула от избытка эмоций:
– Пойду позову Луи! – и помчалась к дому за младшим братом.
Микелис и Лудивина пошли друг другу навстречу. Они были очень похожи. Тем, что оба отличались от других людей.
Лудивина окончила курс обучения и не сомневалась, что понимание склонности к насилию лежит за пределами приобретенных знаний и опыта. Способность погружаться в сознание самых извращенных преступников, говорить на их языке, читать их культурные коды являлась частью ее существа. Более того, она была отмечена стигматами зла. Именно поэтому и могла поставить себя на место преступника, проникнуть в его мысли. И эту свою способность Лудивина никак не могла объяснить. В детстве, как и Малюмона, ее никогда не били, она не знала психологических травм и росла счастливой девочкой, не чувствуя недостатка в любви и внимании. Так откуда в ней эта способность, гангреной поразившая мозг?
А если это и есть зло? Особый вид патологии, не поддающийся объяснению…
Микелис положил ладонь ей на плечо, глядя глазами-разломами сверху вниз.
– Я знал, что ты приедешь, – тихо сказал он.
И Лудивина прочитала в его холодном взгляде, что слова тут не нужны. Он тоже через это прошел, он понимал ее сомнения и чувствовал, как ей сейчас скверно. Она могла рассчитывать на Ришара – в его убежище всегда найдется место и для нее, здесь ей дадут отдохнуть, освободиться от накопившейся тьмы, провести перезагрузку.
Но можно ли навсегда избавиться от мерзости, переполняющей наши увечные души?
Лудивина думала, что вряд ли это получится. Человек не властен над тьмой. Тьма не ждет, что ей укажут, какое место можно занять, она располагается там, где считает нужным. Тьма поглощает пространство, занятое чем-то другим, и то, что падает в ее бездонные колодцы, уже не подлежит восстановлению. Оно сгинуло безвозвратно.
С тьмой нужно мириться. Раз уж она поселилась внутри, с ней нужно договариваться, заключать союз, пытаться приручить и всегда быть начеку, чтобы не дать ей себя поглотить, не утонуть в ней.
Микелис смотрел на Лудивину, ни в чем ее не осуждая, – он знал, какая битва бушует сейчас в ее сердце.
Лудивина еще не разобралась, прав ли он в своей теории о том, что в мире вызревает новое поколение чудовищ, готовое заявить о себе в полный голос. Поколение чудовищ, более сильное, многочисленное и бесноватое, чем прежние. Она – одна из них? Но год назад Лудивина уже задавала себе этот вопрос, здесь, в окружении Сеньона, Микелиса и их родных. Она тогда завидовала их близости, их любви, их смеху.
