– Я не о тебе. Для тебя бородка – стильный аксессуар, и ничего больше. А Каршану этот здоровенный черный веник нужен для того, чтобы за ним прятаться.
– Но он мог бы нас сразу послать, Лулу, у него для этого были все основания.
– По сути, именно это он и сделал. Козел!
– А тебе, как всегда, подавай все и сразу. Знаешь, по-моему, у тебя нервы пошаливают в последнее время. Извини, что приходится тебе об этом говорить, но я все-таки твой друг и напарник…
– Видимо, под словами «нервы пошаливают» ты имеешь в виду, что я вот-вот слечу с катушек?
– Ну, почти. Ты стала принимать работу слишком близко к сердцу, Лулу. И шуток от тебя теперь что-то не слышно – ты ко всему относишься с предельной серьезностью. Где девчонка, с которой мы вместе веселились и у которой хватало времени на личную жизнь?
– Не надо преувеличивать, я никогда не была душой компании.
– Согласен, но… Я за тебя беспокоюсь. Правда.
Лудивина, одновременно раздосадованная и тронутая заботой друга, поглубже засунула руки в карманы джинсов.
– Я…
Откровенничать с кем бы то ни было она не привыкла. Скорее ее можно было назвать человеком замкнутым. Сеньон в который раз протягивал ей соломинку, но Лудивина не спешила за нее хвататься – это было не в ее стиле. И он, зная об этом, осторожно пытался ее разговорить:
– Я понимаю, тебе нелегко пришлось. Сначала Алексис, потом бойня в Канаде… Я ведь тоже все это пережил. Я был там, не забывай, пожалуйста. Мы с тобой стараемся избегать разговоров о тех событиях, но поговорить все-таки нужно. Той ночью я был напуган до смерти. До смерти. Мне потом долго снились кошмары и до сих пор снятся. Но у меня есть Лети и близнецы, они помогают мне самим фактом своего существования, тем, что они рядом со мной. А иногда утешают словами. Но у тебя нет семьи. Поэтому я хочу, чтобы ты поняла, что у тебя есть я.
– Ты очень добрый, Сеньон…
– Я говорю искренне. Ты нормально засыпаешь?
– Когда очень устаю – да.
– Принимаешь что-нибудь? Снотворное, успокоительное?
– Редко, не люблю таблетки. Но чем дальше, тем сложнее от них отказаться.
– А психотерапию не пробовала?
– Чтобы попасть в лапы к какому-нибудь бородатому козлу вроде того, с кем мы только что общались? Нет уж, спасибо!
– Слышала поговорку? Психотерапевты – как хлеб, найдутся на любой вкус. Просто надо поискать.
– Не знаю, по-моему, это не для меня.
– Тогда поговори со мной, станет легче.
Лудивина кивнула, но так и не нашла, что сказать. Излить свою душевную муку она не могла, а ничего другого в голову не приходило, так что пришлось молчать, пока они шли к машине и усаживались в салон. Сеньон обнял ее, еще раз повторил, что он всегда рядом и на него можно рассчитывать, затем машина тронулась с места. По дороге они завернули позавтракать в Buffalo Grill, и, уже когда допивали кофе, Лудивине позвонил Гильем:
– А если ты у нас теперь возглавляешь расследование и командуешь группой, я должен обращаться к тебе «патрон» или как?
– Называй меня просто «моя госпожа», – отозвалась Лудивина, вспомнив слова Сеньона о том, что она перестала шутить и все воспринимает всерьез. – Что у тебя?
– У нас нашелся целый фотоальбом подружки ГФЛ, Катрин Декенк. Наркотики, несколько краж в супермаркетах, проявления неуважения к властям, то есть в основном к фликам. Но все это до две тысячи первого года, с тех пор она ведет себя как паинька, ни разу не привлекалась.
– Что-нибудь еще есть? О работе, об учете в психдиспансере, о дочери?
– Нет, но ты можешь узнать об этом из первых уст.
– Ты нашел адрес?
– А кто у нас красавчик?
– Нашел или нет?
– Сначала скажи, что я красавчик!
– Давай колись!
– Какая неблагодарность… Короче, я везде порылся, с парижской ССЖ
[38] мы теперь друзья навеки. Адрес последнего места проживания Декенк сейчас скину тебе эсэмэской.
– Круто! Гильем, ты – красавчик!
Перед тем как нажать на «отбой», Лудивина услышала из динамика долгий вздох полного удовлетворения. Через пять минут они с Сеньоном уже мчались в 20-й округ.
* * *
Катрин Декенк жила в обветшалом многоквартирном доме – серая краска кусками обваливалась с фасада, грязный двор был завален ржавыми остовами велосипедов, обломками скутеров и детских колясок. Лудивина с Сеньоном не надеялись застать Катрин дома в разгар рабочего дня – просто хотели осмотреться на местности, потолковать с соседями и в общих чертах набросать для себя портрет женщины, которая, возможно, лучше, чем кто-либо, знала Кевена Бланше. Лестничная клетка еще больше, чем фасад, свидетельствовала о возрасте здания: дверные створки были хлипкие, стены тонюсенькие, система вентиляции плохо продумана и в ужасном состоянии. На каждой площадке вразнобой громко играли телевизоры и радио, букет кухонных ароматов менялся от этажа к этажу – воняло то жареной рыбой, то карри… Двое жандармов остановились перед дверью на пятом, последнем, этаже и постучали. Всего здесь было три квартиры, так что шансы узнать что-нибудь у соседей подросли, но…
Скрежетнул замок, дверь приоткрылась, и в щелке показалось угловатое бледное лицо.
– Да?
– Катрин Декенк? – спросила Лудивина.
– Это я.
Жандармы показали удостоверения с триколором.
– Можно нам войти на минутку?
Лицо нахмурилось:
– Зачем? Я ничего не сделала.
– Нет, но нам надо с вами поговорить. Это важно.
– Вы насчет Лилит?
– Лилит – ваша дочь?
Дверь приоткрылась пошире, и Катрин Декенк стало лучше видно: лет тридцать, не больше, высокая, очень худая, даже костлявая, черные волосы заплетены в косички.
– С ней что-то случилось?
– Нет, не беспокойтесь. Мы пришли из-за Кевена Бланше.
Дверь начала закрываться, осталась совсем узкая щелка.
– Я ничего не знаю, понятия не имею, где он, перестаньте меня доставать из-за него!
– Мы его арестовали, мадам Декенк, и всего лишь хотим навести о нем справки.
– Да пошел он в задницу, – процедила брюнетка, и Лудивина, догадавшись по ее лицу, что дверь сейчас захлопнется, быстро положила руку на косяк.
– Нам нужно понять, что он собой представляет, чтобы спасти людей, которые иначе могут погибнуть. Это действительно крайне важно. Нам необходима ваша помощь.
Худая женщина замерла в нерешительности.
