– Я бы не назвала его экстравертом, но вел он себя отвратительно, был хулиганом и последним хамом. Даже здоровался со мной так, что казалось, будто он издевается.
– Почему? – спросил Сеньон, до этого молчавший и вообще ухитрившийся каким-то образом сделаться незаметным, вопреки своим огромным габаритам.
– Потому что я пыталась отвадить его от Силаса полтора года назад. Я чувствовала, что его влияние не идет на пользу моему сыну. – Линда снова подавила рыдание и сделала две долгие затяжки табаком, чтобы это скрыть.
– То есть вы считали, что Пьер плохо на него влияет? – уточнила Лудивина.
– Да. Очень плохо. Надо было тогда настоять на своем, добиться, чтобы они перестали видеться, но у Пьера как раз умер отец – и что мне оставалось? Не могла же я запретить Силасу поддержать друга… Если бы я только знала…
– Вашего мужа нет дома?
– Он уехал к брату. Брату и его жене сейчас тоже тяжело – они в Силасе души не чаяли. Наш сын жил у них, когда ему было шесть лет. Мужа тогда отправили в командировку в Германию на восемь месяцев – это было посреди учебного года, мы не могли забрать Силаса с собой. Трудное было решение.
– Я бы хотела показать вашему мужу ту же фотографию.
– Оставьте ее мне, я у него спрошу. Но едва ли он знает об этом больше, чем я, потому что много работает и редко бывает дома.
– Лучше мы вернемся и сами покажем снимок. Чем занимается ваш муж?
– Работает в фирме, которая торгует электронными компонентами.
Лудивина помолчала, глядя, как мадам Журден делает очередную затяжку.
– Можно нам взглянуть на комнату вашего сына?
Линда обратила на нее усталый взгляд и некоторое время неотрывно смотрела в глаза, будто это был единственный живой ориентир в ее опустевшей вселенной, потом встала и проводила жандармов к двери, обклеенной стикерами, постерами музыкальных групп и вызывающими предупреждениями вроде «Моя комната – мои правила. Кто не согласен, пусть валит на фиг». Толкнув створку, она пропустила Сеньона и Лудивину внутрь, а сама осталась стоять на пороге.
Кровать была в полном беспорядке, на полу вперемешку валялись музыкальные журналы, компакт-диски и книги; ящики шкафа были наполовину выдвинуты, из некоторых торчала скомканная одежда, будто здесь пронесся ураган. На обоях висели афиши фильмов – «Властелин колец», «Паранормальное явление», «Джанго освобожденный». Заметив, что стол не до конца придвинут к стене, этажерка стоит криво и кровать тоже недавно передвигали, Лудивина догадалась, что бардак в комнате подростка – не что иное, как результат тщательно проведенного обыска. После этого никто не решился сюда войти, чтобы навести порядок. Ей вдруг сделалось стыдно за фликов. Иногда трудно выполнять свою работу так, чтобы никого не обидеть, – выслеживать виновного, собирать информацию о жертве, стараясь не оскорбить при этом ее память. Фликов такому не обучают.
– Ищите что вам нужно, – сказала Линда. – Как видите, ваши предшественники не церемонились.
Лудивина сомневалась, что здесь можно найти хоть что-то полезное – коллеги потрудились на славу. Однако ей было интересно взглянуть на тесный мирок Силаса, чтобы понять, что толкнуло его на преступление. Глядя под ноги, она осторожно пробралась в середину комнаты и склонилась над развалившейся стопкой книг. Там были два первых романа о Гарри Поттере – интересно, он забросил сагу или дочитал до конца? Еще нашлись воспоминания Раймона Доменека и Златана Ибрагимовича – значит, мальчишка увлекался футболом. Следующая книга привлекла ее особое внимание – «Над пропастью во ржи» Сэлинджера со смятыми страницами. Лудивина подняла томик и перелистала.
– Это его любимая книга, – сказала с порога Линда Журден, стоявшая рядом с Сеньоном.
История о трудном взрослении, лишенный иллюзий взгляд на отрочество. «Роман, подходящий для его возраста», – подумала Лудивина. Значит, Силас любил читать.
Под небольшим телевизором валялась опрокинутая коробка с развалившимися DVD, рядом стояла PlayStation, но дисков с играми почему-то не было – только фильмы, в большинстве боевики, и несколько комедий.
– Я вижу тут игровую приставку… А игр у него не было? – спросила Лудивина.
– Ваши коллеги все забрали. У него были в основном спортивные игры и пара… «стрелялок».
«Ну вот, – подумала Лудивина, – если это попадет в прессу, опять пойдут разговоры о том, что жестокие видеоигры – корень всех зол».
На самом деле увлечение «шутерами» в худшем случае может быть всего лишь симптомом. Ни одна игра, ни один фильм, ни одна книга не способны нанести серьезный ущерб человеческой психике и деформировать ее настолько, чтобы вызвать душевное расстройство или какие-либо отклонения в развитии. Лудивина терпеть не могла болтовню некомпетентных людей на эту тему – всю ту чушь, что они несли, предлагая обществу простое объяснение существующего повсюду насилия и желая снять с него ответственность за это.
Лудивина повернулась вокруг своей оси, рассматривая комнату.
Здесь не было никаких намеков на то, что ее обитатель долгое время вынашивал в себе гнев и злобу, без которых он не смог бы пойти и открыть огонь по десяткам пассажиров поезда. Неодолимое желание сеять смерть и ужас ни в чем не проявлялось здесь, в его убежище, где он вынашивал свои чудовищные планы. Неужели Пьер имел такое сильное влияние на Силаса, что сумел внушить ему собственные извращенные фантазии о смерти?
Если так, Силас должен был оказаться чересчур внушаемой личностью, слабым человеком с податливой психикой, который не мог обойтись без образца для подражания, модели поведения, ориентира, или просто хотел, чтобы им управляли ради собственного спасения. Неужели он был настолько уязвимым и подверженным чужому воздействию?
– Ваш сын совершал неудачные попытки самоубийства, мадам Журден? – Захваченная собственными умозаключениями, Лудивина позабыла о деликатности и теперь смутилась под сердитым взглядом Сеньона. Она уже хотела извиниться, но Линда, слишком занятая своим большим горем, чтобы обращать внимание на мелочи, ответила:
– Нет. То есть, насколько мне известно, не совершал. Но в прошлом году муж увидел у него свежие шрамы на предплечьях. Десятки заживающих порезов, сделанные ножом. Муж на него тогда наорал. Мы не сумели понять, что это был призыв Силаса о помощи…
Она прикрыла дрожащий подбородок рукой, в которой дымилась сигарета, и снова затянулась голубоватым ядом. Дым, заполнив легкие, привел ее в чувство, словно, кроме табака, ничто уже не могло поддерживать видимость жизни в этом изнуренном, лишенном последних сил теле.
– Вы знаете, о чем Силас и Пьер разговаривали, оставаясь наедине? Они ведь встречались здесь, в этой комнате?
– Нет, большую часть времени они проводили не дома.
– Силас часто упоминал о друге? Он рассказывал вам что-нибудь о Пьере?
– Нет, Силас знал, что Пьер мне не нравится, и все время упрекал меня за это. Но тут он был несправедлив, потому что это ведь я возила его к Пьеру в больницу.
