Малюмон отошел вместе с жандармами к небольшому эркеру, обклеенному рисунками, большинство из которых не превышали уровень мастерства первоклассника. Брюссен сам себя пригласил на это тайное сборище.
Когда пронзительный, нервирующий взгляд слишком светлых глаз директора обратился на Лудивину, у той возникло ощущение, что он зондирует ее сознание. Но его внимание уже переключилось на Сеньона, начавшего разговор:
– Месье Малюмон…
– Доктор, – поправил Брюссен, вступившись за начальника.
Малюмон, положив руку ему на плечо, другой указал на двух коллег в белых халатах, оставшихся в зале:
– По-моему, Эрика хотела обсудить с вами вопросы досуга пациентов.
Намек был ясен, и если Брюссен обиделся, то не подал виду – только промычал что-то в знак согласия и зашагал к брюнетке в очках, которая с самого начала то и дело косилась на двух жандармов. Лудивина проводила Брюссена взглядом – он сразу начал вполголоса отвечать на торопливые вопросы Эрики. Определенно, их с Сеньоном присутствие вызвало здесь волнение. Еще она заметила, что у женщины-врача глаза разного цвета.
– Нам не нужны истории болезни ваших пациентов, только фамилии, – продолжил Сеньон. – Если вы настаиваете на ордере – хорошо, мы его получим, но это отнимет у нас время, а там, за пределами вашей клиники, в опасности жизнь многих людей.
Малюмон взмахнул рукой, будто отметая проблему:
– Скажите, кто конкретно вас интересует, и я отвечу, проходил ли этот человек у нас лечение. Поймите правильно – мне бы не хотелось предоставлять вам списки пациентов без ордера, который снял бы с меня ответственность, но я готов вам помочь чем смогу.
– Мы ищем тех, кто побывал здесь за многие месяцы, вернее почти за два года – вряд ли вы всех помните, – торопливо сказала Лудивина.
Ей не терпелось увидеть место преступления в лесу Сен-Жермен-ан-Лэ – уж слишком встревожил ее странный тон полковника Жиана. Однако покинуть клинику, не добившись хоть какого-то результата, тоже было нельзя. «В любом случае, криминалисты еще будут долго собирать в лесу материалы для анализа, так что рано туда мчаться – только помешаем, а к тому моменту, когда мы приедем, они как раз закончат», – утешала себя она.
Малюмон ответил бесстрастно и с твердой уверенностью в себе:
– Я занимаю пост директора этой клиники одиннадцать лет и выполняю не только административные функции. Как действующий психиатр, я помню каждого мужчину и каждую женщину, с которыми имел здесь дело, так что проблем не возникнет.
– Пьер Галинэ, – назвала первое имя Лудивина.
Если Малюмону и пришлось задуматься, по лицу этого не было заметно.
– Имя знакомое, однако никаких ассоциаций в голову не приходит. Вы весьма удачно дали мне понять, что я проявил излишнюю самонадеянность, заявив, что помню каждого.
– Это подросток, ему было шестнадцать, когда он около шести месяцев провел в этой клинике в качестве «отдыхающего». Покинул заведение в конце прошлого года.
На этот раз Малюмон кивнул:
– Да, теперь припоминаю. Он лежал в восточном крыле, а я там бываю редко. Мне показалось, вас интересуют только те пациенты, которые были госпитализированы принудительно.
– Вы общались с Пьером Галинэ лично?
– Очень мало. Он проходил курс эрготерапии, если я не ошибаюсь. Мальчик был потрясен смертью родственника… кажется, отца.
– Совершенно верно.
– Вы не знаете, у него бывало много посетителей? – спросил Сеньон.
– Нет, я не слежу за этими аспектами жизни пациентов, особенно тех, кто находится в восточном крыле.
– Но все посещения контролируются персоналом, я полагаю? – сказала Лудивина. – Учитывая решетку и сторожа на входе.
– Встречи на территории клиники – да, – кивнул директор. – Вас интересует кто-нибудь еще?
Лудивина разрядила второй патрон:
– Людовик Мерсье.
Малюмон пробуравил ее таким взглядом, будто хотел извлечь ответ из ее собственной памяти. Глаза у него были блестящие, живые и очень умные.
– Тоже из восточного крыла? – уточнил он.
– Судя по всему, да. Мерсье по своей воле проходил курсы лечения во многих заведениях.
– Думаю, он и у нас побывал – это имя мне тоже знакомо. Очень жаль, что не могу вам дать более подробную информацию. Признаться, я гораздо лучше знаком с обитателями той части клиники, где мы с вами сейчас находимся. Все-таки не надо было давать вам поспешных обещаний, расхваливая свою память.
– А можно получить более подробную информацию еще каким-то способом?
Малюмон едва заметно усмехнулся, оценив вежливую настойчивость Лудивины, но все-таки склонил голову:
– Да, думаю, у меня есть такая возможность. Идемте.
Директор повел их обратно теми же коридорами мимо будки охранника. Лоик, ответственный за безопасность, снова прошелся по Лудивине похотливым и даже заигрывающим взглядом. Дальше они поднялись на второй этаж, в просторный кабинет, заставленный книжными шкафами из черного закаленного стекла с сотней томов.
– Прошу прощения за беспорядок, я просто не успеваю этим заниматься – приходится делить время между административными обязанностями и долгом психиатра.
Малюмон отодвинул тяжелое кожаное кресло на колесиках, уселся за ноутбук, указав на два других кресла жандармам, и принялся быстро печатать на клавиатуре. Лудивина со своего места не видела экран, но подумала, что для занятого по горло врача-психиатра под пятьдесят он очень ловко обращается с компьютером. Похоже, этот человек не терпел посредственности и старался достичь высот в любом деле.
– Вы сказали «Мерсье». Первая «е»?
– Да.
Малюмон наконец оторвался от экрана и кивнул:
– Действительно, он у нас зарегистрирован. Ради соблюдения врачебной тайны не могу назвать вам даты его пребывания здесь, но сам факт подтверждаю. Из-за него у нашей клиники могут возникнуть проблемы?
Он сжал челюсти, и вертикальные морщины на щеках обозначились еще отчетливее, словно подчеркивая странную двойственность этого человека – с одной стороны, сурового и властного, с леденящим взглядом, а с другой – вполне дружелюбного и согласившегося помочь. Лудивина почуяла, что внешняя суровость и холодность – не более чем надежный защитный панцирь. И вдруг поняла, чем он ее так заворожил с самого начала.
Это же потенциальный Ришар Микелис. Человек того же склада. Облаченный в броню интеллектуал с обманчивой внешностью. Он умеет произвести сильное впечатление, и в то же время ему с высоты своих выдающихся умственных способностей наплевать, нравится он кому-то или нет. Он сам прекрасно знает себе цену, понимает, чего хочет, и не заботится обо всем остальном. И у него такой же пронзительный взгляд, который проходит сквозь человека насквозь и может прочитать его от корки до корки.
