* * *
Андрей неожиданно для себя легко уговорил папашу и мамашу: «Подарить на три часа Наталью богатому человеку!»
Сильное впечатление произвела сумма, которую банкир обещал передать родителям в тот момент, когда девушка явится в назначенное место.
С дочерью взялась поговорить «по-матерински» Дарья Семеновна.
Наталья была удивлена ласковым, даже вкрадчивым тоном мамаши.
— Садись, моя любимая, на диванчик. У меня к тебе, как бы это сказать, важное дело, — замялась она. — Ты, голубушка, знаешь то ужасное положение, в котором мы находимся: в долгах как в шелках. Нехорошо у нас… Отец весь высох от забот. Андрей ведет легкомысленный образ жизни, не можем его женить. Я за два года себе ни одного платья не сшила, в обносках хожу… А нынче случай счастливый подвернулся, можно легко деньгами разжиться и хотя бы несколько поправить наше положение.
Наталья, все более изумляясь, глядела на мать, не понимая, куда та клонит.
Мамаша долго обдумывала, как бы деликатней изложить волнующие ее мысли, и начала издалека, чуть ли не с библейских времен. Она проявила потрясающую эрудицию, приводя исторические примеры того, как хорошие девушки ставили благо ближних превыше такого «пустяка», как собственная невинность.
— Даже с научной точки зрения, — мамаша ласково гладила руку Натальи, — ведь это чистой воды суеверие. Возьмем, к примеру, меня.
И тут Наталья услыхала такие «подробности», что у нее от удивления вытянулось лицо.
— Мамá, зачем вы мне это рассказываете? Мне вовсе не обязательно знать, кого вы любили до папеньки.
— Ты, доченька, сейчас все поймешь. Повторяю: наша семья находится в крайней нужде. Неужели у тебя очерствело сердце и ты не желаешь замечать, как бьются твои родители, чтобы снимать этот флигель, чтобы содержать кухарку и горничную, чтобы вас, моих любимых детишек, поить, кормить, обувать! — Тут Дарья Семеновна изобразила крайнее отчаяние и даже уронила слезу.
— Я скоро выйду замуж и буду вам помогать. На той неделе меня придут сватать.
Мамаша живо подхватила:
— Вот в этом все дело! За пустяк, о котором я тебе говорила, банкир отвалит нам кучу денег. И тебе на подвенечное платье достанется.
— Какой банкир? Какие деньги?
Мамаша в самых обтекаемых выражениях изложила суть своей просьбы.
Наталья, не помня себя от гнева, вскочила с диванчика:
— Да как вы смеете? По своей воле — лишиться чести! И это вы называете «пустяком»? Для меня это не пустяк… Я лучше утоплюсь.
Мать взъярилась, резко переменила тон:
— А ты знаешь, что этот самый банкир, если ты ему откажешь, всех нас обесчестит? Не тебя одну — всех Скобло-Фоминых! У него в руках такой документ против нашей семьи!
Наталья горько зарыдала, уткнувшись головой в стену.
Мать опять переменилась, начала гладить ее по спине, приговаривать:
— Не плачь, дурочка! Мне и самой тебя жалко. Хочешь, вместе поплачем? Да выхода у нас нет. Ведь ты не желаешь, чтоб твоя мамочка страдала? Сделай, как я прошу. Умоляю! Хочешь, на колени встану? Оставь свою строптивую непокорность.
Повернув заплаканное лицо, Наталья сквозь слезы спросила:
— А как же я своему жениху в глаза смотреть буду?
Мать по-своему поняла этот вопрос:
— А он ничего не узнает! У Андрея есть такой медицинский профессор, большой мастак! Он так у тебя все обратно приладит, что не только твой муж, сам черт не разберет.
Наталья с обидой покачала головой:
— Эх, мамá! Я ведь про совесть говорю. Моя совесть, душа моя не выдержит. Не хочу и не буду обманывать. Я ведь в Бога верю, а Он все видит. Перед Ним никакие профессора обман не учинят.
Мать с досадой сплюнула:
— Тогда, доченька, вот что я тебе заявляю. Раз ты так с нами по-зверски, без понятия нашего положения поступаешь, то и мы с родителем тебе той же монетой отплатим. Во-первых, не дадим нашего родительского благословения на брак. А без нашего согласия он тебя под венец не поставит. А если твой женишок наплюет на наш отказ, так мы ему про тебя такое наговорим, что он сам от тебя отступится.
Наталье казалось, что весь этот ужас ей снится. Она словно окаменела: не могла двигаться, не могла думать и говорить.
Молчание дочери Дарья Семеновна расценила как колебания ее настроения. Она вновь перешла в атаку:
— Одумайся, не упрямься. Прямо лишь сорока летает. На правде, дочка, далеко не ускачешь: либо себе шею свернешь, либо конь копыто попортит. Сегодня к нам нанесет визит Пал Палыч, он желает с тобой познакомиться.
Очередь за невинностью
Пал Палыч был личностью примечательной. Он был посредственностью, путем упорных занятий овладевшей передовыми для того времени знаниями и развращенной нигилистическим подходом к жизни.
Сынок заурядного сельского фельдшера, вечно прозябавшего в нужде, он сумел поступить студентом в Медико-хирургическую академию. Здесь он играл роль разочарованного жизнью юноши со стеклышком в глазу, на его лице застыло кислое выражение, а голова была полна возвышенных социально-политических идей, впрочем весьма отвлеченных.
С той поры много воды утекло. Пал Палыч за крепостью зрения давно не пользовался моноклем, прыщеватое некогда личико стало глянцевито-румяной физиономией, а быстрые черные глаза с довольством взирали на окружающий мир.
Перемены во внешности находились в прямой связи с переменами в жизни. Цепко ухватившись за свой шанс, он пошел по научной и педагогической части, публиковал какие-то труды, что-то говорил студентам на лекциях: все было без блеска, но вполне в соответствии с инструкциями и тем уровнем знаний, который требовался от педагога средних способностей.
Он умел с раздумчивым видом подергать свою бородку клинышком и дать рекомендации пациенту, после которых тот, как правило, поправлялся, ибо почти во всех случаях сам организм берет верх над болезнями вопреки усилиям медиков.
Если же из-за дурного лечения пациенту делалось еще хуже или он вовсе умирал, то в этом случае говорили: «Видите, каким тяжелым был недуг, даже сам Пал Палыч не помог!»
Постепенно за ним упрочилась слава замечательного доктора, которому непозволительно за визит сунуть мятую ассигнацию, а следует с поклоном протянуть большой гонорар в конверте.
Однажды по горячей просьбе его приятельницы он сделал ей упоминавшуюся выше манипуляцию. Все блестяще удалось. Она сыграла свадьбу, и ее муж, почтенный сенатор, всегда почитал свою половину святой женщиной, недоступной порокам.
Дальше — больше. Круг пациенток постепенно расширялся, на операцию едва ли не очередь составилась, росла сообразно этому и слава Пал Палыча, а гонорары резко возрастали.
