— Кто тут? — с замиранием сердца спросил Петрович.
В ответ — тишина.
Тогда старик проследил направление шагов и заглянул за ширму возле кровати. К своему ужасу, он заметил, что из-под кровати торчат чьи-то ноги в сапогах.
«Что делать? — лихорадочно думал Петрович. — Кричать? Но соседи-татары еще вчера уехали к родственникам и обещали быть лишь к обеду. Бежать? Да с моим сердцем далеко не убежишь!»
И он с усмешкой и неожиданно для самого себя спокойно произнес:
— Ты чего, добрый человек, под кровать забрался? Вылезай!
Сапоги зашевелились, заерзали, и на свет божий появился… Нечаев.
— Хотел тебе сурпризец сделать, а ты — что сыщик Путилин — дюже хитрый! — хрипло рассмеялся Нечаев.
На самом деле, полагая, что Петрович будет в церкви, Нечаев забрался в дом, чтобы чем-нибудь поживиться. Но приход старика спутал воровские планы.
— Что ты хочешь? — сухо спросил Петрович, и у него болью свело поясницу.
— Что, что! — злобно огрызнулся писарь. — Лупетки вытаращил, а не видишь, замерз я, есть хочу. Сидел я спокойно на царских харчах, на кой черт ты меня из тюрьмы забрал? Вот теперь ты обязан хлопотать обо мне.
Лицо писаря опухло от пьянства, верхняя губа кровоточила, под глазом темнел фингал. Сквозь распахнувшиеся полы шинели выглядывало голое жилистое тело — даже исподнее отсутствовало.
Петрович вздохнул:
— Что ж! Садись за стол, будем есть кашу с молоком.
Нечаев хмуро зыркнул злыми глазками:
— Я тебе чё, дитя малое? «Кашка, молочко!» Налейка водочки.
— Водки нет в доме.
— А у меня все нутро пылает! Коли не выпью — окочурюсь! Дай тогда деньжат. Свое-то, видишь, я все проюрдонил. Даже крест пропил.
Старик решил: «Дам ему целковый, а то не отвяжется!» Он достал из кармана портмоне, среди других купюр отыскал рубль.
— На, только больше сюда не ходи.
Нечаев деньги взял. Только что ему пришла в голову мысль: «Убить старика!» Он тяжело задышал, обмозговывая, как это лучше сделать. Долго не раздумывая, быстрым движением наклонился к печи, схватил стоявший там топор и обухом огрел Петровича по лбу.
— Ты что делаешь, разбойник?! — закричал Петрович, хватаясь за кровоточащую рану. — Пошел вон!
Нечаев вновь замахнулся топором. Старик поднял над головой руки. Остро отточенная сталь вошла в шею. Струей брызнула кровь. Петрович зашатался и грохнулся на пол.
Писарь бросил топор и стал искать деньги. В портмоне нашел лишь тридцать семь рублей и несколько копеек. Это совсем распалило убийцу. Он со злобой ударил ногой труп и проговорил:
— Ишь, хотел мною свои грехи, старая собака, прикрыть? Ан не вышло!
Потом он дико захохотал:
— Сейчас я тебе красоту наведу! — И он топором — двумя ударами — перерубил шею. Голова арбузом покатилась по полу, оставляя липкий след густой темной крови.
Нечаев за волосы поднял голову и водрузил ее на поднос, лежавший на столе. Он даже отошел шага на два, полюбовался:
— Клевость замечательная!
Ополоснув в умывальнике руки, Нечаев забрал с собою пальто акцизного чиновника и поспешил убраться из дома.
Из объятий — на нары!
Страшный женский крик сотряс стены дома портного Чернова. Случилось это часа в четыре пополудни первого дня Пасхи. Надиря приготовила мясной бэлиш и, желая угостить им Петровича, вошла в его комнату. Здесь ее взору предстало жуткое зрелище…
Джавад понесся в полицию.
Началось следствие. Для него, впрочем, особых тайн не было. Стало ясно, что убийство — дело рук отставного писаря. Агенты облазили все казанские трущобы — все напрасно. Решили, что убийца успел бежать из города.
Обнаружил его все тот же Джавад, поклявшийся отомстить за Петровича. Все произошло до невероятности случайно. На улице Собанчи Джавад повстречал знакомого торговца яблочным шербетом. Разговорились. Джавад поделился переживаниями:
— Йолдос, ты, верно, слыхал про убийство портного? Так ведь я в его доме живу… — И он поведал то, что знал о происшествии.
Торговец встрепенулся:
— Говоришь, этот Нечаев маленького роста? Кривобокий? Да, глаза у него прямо возле переносицы. Только что похожий мужик купил у меня шербет и откровенничал: «Иду разгулку своей натуре делать — в публичный дом!» И он скрылся во-он в том подъезде. Но он был не в шинели, а в пальто до пят.
…Через полчаса полиция вырвала Нечаева из объятий продажной девицы. Из публичного дома он вновь отправился в дом казенный.
На анатомическом столе
Нечаев шел в несознанку:
— Портного Чернова не убивал! Почему пальто на мне? А он мне сам его подарил. В субботу днем встретил на улице, говорит: «На, это мой подарок!» Видел кто, что я портного замочил? На нет и суда нет!
Дело вел сам губернский прокурор А.Ф. Кони. Он говорил следователю Хайруллину:
— Этот Нечаев — трудный орешек! Сам в преступлении не признается, если только мы не припрем его к стене.
Хайруллин кивнул:
— Надо искать доказательства, а их пока нет: никто не видел, как убийца входил или выходил в тот злополучный день. У нас, боюсь, будет трудная задача — убедить присяжных.
В этот момент посыльный принес Кони пакет из тюрьмы. В нем оказалось прошение: «Господин прокурор! Разрешите мне присутствовать на вскрытии портного. Я давно желал посмотреть вскрытие мертвецов. В просьбе прошу не отказать. Без вины заключенный Нечаев».
Хайруллин фыркнул:
— Ишь, чего захотел!
Кони задумчиво ходил по кабинету. Потом он усмехнулся:
— Это даже любопытно! Попробуем один фокус. Не зря говорят: «Любопытной Варваре нос в цирке оторвали». И он начертал на прошении размашистое: «Разрешаю».
* * *
Нечаеву нацепили наручники и доставили в анатомический театр университета. Он с любопытством разглядывал обезглавленный им же труп, лежавший на мраморном секционном столе. Приехавший профессор судебной медицины И.М. Гвоздев кивнул на препаровальный столик, приказал помощнику:
— Голову — сюда!
Помощник — студент-практикант — сдвинул в сторону инструментарий и, сняв со льда голову Петровича, поставил ее на столик. Гребешком привел в порядок спутанные волосы. Профессор указал на кровоподтек:
— Вот видите, на лбу, сюда пришелся удар. Такое впечатление, что убийца нанес его уже мертвому. Впрочем, вскрытие покажет…
Помощник взял короткий и широкий «реберный» нож. Вдавливая его с силой, до самой кости, сделал надрез — от верхушки правого уха до левого. Затем ножом отделил скальп от кости и опустил его вперед — на лицо.
