К тому же вновь вылезли сомнения и тревоги, которые Мара так старательно пыталась спрятать поглубже. У них всего несколько монет на двоих. Вернее, на троих. Надо отпустить Бьярна. Она должна. Еще немного, и он ничего не успеет заработать до начала зимы. А Эрл? Как быть с ним?
— Ты что невеселая, птаха?
Бьярн, покрытый до пояса кровавыми разводами, выглядел жутковато. Под кожей перекатывались жгуты мышц. Если бы Мара не знала Бьярна и случайно повстречала на пути, она бежала бы, не оглядываясь, куда глаза глядят. Она и сейчас невольно отодвинулась, отступила на шаг. Бьярн заметил, сжал челюсти, но ничего не сказал.
Вернулись в дом. Мара, не снимая обуви, легла на кровать и отвернулась к стене. Отчего-то не радовали больше ни солнечный свет, проникающий в окна, ни ветер, заставляющий трепетать легкие занавески, ни запах домашнего уюта, когда смешиваются ароматы трав, что сушатся под потолком, с запахом каши и хлеба, а еще пыли и земли.
Все это слишком живо напоминало Маре ее собственный дом, в котором она жила с мамой и папой. И конечно, тот дом, где она жила с дедулей Биргером.
На секунду ей показалось, что вот сейчас, стоит ей открыть глаза, она увидит маленькое окно с колючим цветком, который дедуля упорно звал по имени — Куксом. Противный этот цветок сотни раз колол Маре руки, когда она пыталась поправить занавески, а цвел всего лишь раз в год. Никакого толка от него.
Она откроет глаза, потянется, еще вялая ото сна, и не спеша подойдет к столу. Дедуля по привычке встал рано и ушел в лес собирать травы, но под чистым вышитым полотенцем ее ждет завтрак — молоко и хлеб. А иногда пряник или медовая сота. Мара сядет, подогнув под себя ногу, и примется задумчиво отламывать маленькие кусочки, мечтая о будущем: еще немного — и она отправится поступать в Академию. В Соувер.
Воспоминание потрескалось. Покрылось черной паутиной. Рассыпалось прахом.
Мара почувствовала, как по ее щеке скользнула одинокая слезинка, и поскорее стерла ее рукой. Ничего. У нее больше ничего нет. Она и в воспоминаниях не может найти прибежище. Самое светлое отняли у нее. Потому что, стоило начать думать о доме, о дедуле, о несбыточных глупых мечтах, когда она представляла себя студенткой Академии медицины, следом выползали из тьмы черные пауки и шипели, и шептали на все голоса: «А ты помнишь, что было дальше? Ты помнишь?»
Мара помнила все…
Она услышала, как скрипнул пол. Бьярн постарался подойти тихо, чтобы не потревожить: думал, она спит. Мара шестым чувством ощутила, как он смотрит на нее, прислушивается к дыханию, а потом так же тихо отступает.
Уже на самом деле задремав, она словно издалека слышала плеск воды во дворе. Бьярн смывал с себя кровавые разводы. Потом уловила легкое дыхание Эрла: все хорошо, мальчишка почти поправился. Значит, скоро надо что-то решать. И с ним, и с напарником.
Но у нее еще есть время! Целых семь дней на то, чтобы ни о чем не думать. И Мара решила позволить себе эту роскошь.
Дни в Выселенках, похожие один на другой, заполненные дремой и ленивыми прогулками, вовсе не казались Маре скучными. Она поняла, что так устала за эти месяцы бесконечных поисков работы, борьбы на грани жизни и смерти, ночевок у костра и жизни впроголодь, что теперь готова лежать целыми днями и жевать вкусный свежеиспеченный хлеб, намазанный вареньем.
К счастью, благодарные жители, хоть не смогли оплатить ее услуги деньгами — в деревне деньги роскошь, — зато кормили напарников от души. Каждое утро начиналось с того, что мать Вендима приносила на завтрак отварные яйца и пироги, а вечером на крыльце обязательно обнаруживалась корзина со снедью. И даже жадная бабка, скрипя зубами, вернула Маре пять монет, пожаловавшись ей же, что «глава распорядился дорогих гостей кормить за так». «Дорогих гостей» она произнесла таким едким тоном, что сразу стало понятно, как они ей дорого обходятся.
И все-таки наступил день, когда необходимо было принять решение. Эрл подружился с местными ребятишками, и хотя бегать сил у него пока не хватало, все же и дома он усидеть не мог. Мара знала, что Эрл стал частым гостем в доме Вендима и добрая женщина подкармливает худенького мальчика, который чудом выкарабкался с того света, то сливками, то сладкой кашей. Эрл никогда не отказывался — Мара только диву давалась, какой он маленький обжора.
Она видела, что здесь ему хорошо, и знала, что мать Вендима согласится принять мальчика у себя в семье. И не только в качестве благодарности за спасение сына. Эрл был таким очаровательным ребенком, что все его любили совершенно искренне.
Мара долго думала и решила, что оставит Эрла в Выселенках. Едва ли те, кто желал мальчику зла, смогут найти его в маленькой деревушке — это все равно что искать иголку в стоге сена. Сегодня же договорится. А завтра утром надо уходить. По крайней мере, до Тракта, а там…
Она не должна больше удерживать Бьярна. Как-нибудь сама справится. Выбора-то все равно нет.
Сначала Мара переговорила с семьей Вендима и получила тот ответ, на который надеялась. «Да, конечно, мы рады принять маленького Эрла. Он, бедняжка, и так столько всего пережил! Вырастим как родного сына, ни о чем не волнуйся!» Условились о том, что приведет его утром. Не хотелось расставаться прямо сейчас, и, признаться, тяжело становилось на душе от мысли, что завтра придется проститься с ним навсегда. Мара успела привязаться к смышленому славному мальчику.
С Бьярном решила обсудить все вечером. Дождалась, пока Эрл убежал на улицу к друзьям, а хозяйка дома отправилась к колодцу посплетничать. Бьярн сидел за столом и пил взвар, настоянный на травах.
Мара присела рядом, опустила подбородок на сложенные на столе руки. Вспоминала почему-то, как она вот так же сидела девчонкой, наблюдая работу отца в кузне. Хотя при чем здесь отец? Бьярн и не похож даже. Мара вдруг удивилась, осознав, что не знает, сколько лет ее напарнику. С этой бородой и густыми волосами он казался таким взрослым, почти старым.
Тут Бьярн поднял на нее серые с коричневыми крапинками глаза, и Мара поняла, что он еще очень молод. Едва ли намного старше ее самой. Ему в глаза она обычно старалась не смотреть, как и вообще в лицо, — ни к чему это. А вот сейчас не успела отвернуться и разглядела.
— Ты что, птаха? — спросил он и улыбнулся.
Мара зажмурилась. Вот сейчас надо сказать. И всем сразу станет хорошо. Он, может, и сам давно хочет уйти, да только держит слово, данное ей.
— Бьярн… Что-то не заладилось у нас дело в этом году. Сам видишь — денег едва хватит на ближайшую неделю. Разделим их честно пополам и…
— И? — удивился Бьярн, в его голосе смешались удивление и что-то похожее на раскат приближающейся грозы. — Это ты о чем, птаха?
Мара вздохнула.
— Я освобождаю тебя от слова. Ты один гораздо больше заработаешь сейчас. Я еще… В общем, плохой из меня пока напарник.
Она не поднимала головы, когда объясняла. На самом деле ей было страшно. Одно дело — мысленно все проговорить, решить, отпустить. Представить, как завтра, дойдя до Тракта, они разойдутся в разные стороны. И совсем другое — ждать сейчас его ответа. Он помолчит ради приличия, а потом, конечно, согласится.
