– Клаус, и ты туда же? – изумилась она. – Скажешь, что научился играть?
– Да, немного: как ходят, как сдают, – решил закосить под дурачка Клаус.
– Зачем тогда тебе эти лишние перипетии? Хотя, как знаешь, пожалуйста, мне не жалко, – равнодушно добавила Ханна, забивая в соответствующие графы его данные.
Дружки Яна начали над ним похихикивать, мол, жирдяй в этом году не на шутку разошелся: всегда был тихоней, а тут активность так и прет из него.
«Хорошо смеется тот, кто смеется последний, – злорадно ухмыляясь, подумал Андрей, – это хорошо, если они будут считать меня чайником в игре».
– Меня тоже запиши, – послышался знакомый голос за спиной Клауса.
Он обернулся. Ханна начала регистрировать в качестве участника Эмму.
– Эмма, ты тоже играешь? – Клаус не скрывал удивления.
– Да, решила попробовать, тебя поддержать, – мило улыбнулась она.
– Как это ты меня собралась поддержать, если, записываясь, автоматически становишься моим соперником?
– Ну, если все пойдет очень плохо, то ты хотя бы у меня сможешь выиграть, – шепнула ему на ушко рыжая.
– Да, спасибо, что веришь в меня.
Итак, никто не верил в его шахматные таланты, но в целом это даже хорошо. Как минимум первый соперник будет сильно удивлен. Повеселев от этой мысли, Андрей решил пройтись по библиотеке, осмотреть, так сказать, окрестности. Он заметил, что за некоторыми столиками сидят учащиеся и читают настоящие книги, а не просматривают их на экране моноблоков.
«Похвально, – подумал он, – похвально, что дети читают настоящие книги на бумажном носителе. Значит, волна виртуального цунами их еще не успела поглотить».
Он шел вдоль высоких рядов полок с различной литературой. Над каждым проходом висела табличка, указывающая, какая литература здесь хранится. Он прошел в самый конец зала и заинтересовался табличкой над последним проходом. «Литература для мусического воспитания стражей», – оповещала надпись.
«Ух ты, даже такая специализация есть! Что же здесь особенного?»
Он прошел вглубь узкого книжного ряда, просматривая заголовки книг. «Граф Монте-Кристо», «Фауст», «Война и мир», «Том Сойер», «Гамлет», «Путешествие Гулливера» – по большей части на полках стояла классика.
«Нормальный выбор для стражей, пусть ребята просвещаются. Скажу больше – это хороший выбор для любого, падкого до знаний».
Ему на глаза попалась книжка с тисненой надписью «Ромео и Джульетта». Он автоматически потянул ее на себя, открыл на последней странице и прочитал последние две строки произведения:
Нет повести доблестней на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.
«Доблестней?! Что за вздор?»
Он судорожно закрыл книгу, осматривая обложку. Так и есть, Уильям Шекспир, все правильно. Но у Шекспира не было второго варианта трагедии. Андрей вновь открыл последнюю страницу, пытаясь найти опровержение. Есть надежда, что слово «доблестней» – досадная опечатка. Вот еще строчки:
И наш Ромео статен и красив,
Добыв себе жену средь мглы и боли,
Остался все же мудр и справедлив,
И добродетелен, как мало кто дотоле.
«Статен и красив? Добродетелен? Они тут с ума посходили! В их параллельном мире другой Шекспир! Интересно, а у Дюма, Гёте, Толстого, Твена, Свифта тоже все наизнанку?»
– Клаус, где тебя носит? Пошли в столовую, урок уже закончился, – в проходе показалась Эмма.
Он с досадой поставил книгу на полку и побрел трапезничать.
В столовой уселся за столик рядом с Эммой и сидел молча.
– Ты что такой недовольный? Сидишь тут, пыхтишь, вижу, что про себя ругаешься. Ты на меня обозлился из-за шахмат? Если хочешь, сниму свою кандидатуру, с меня не убудет. Я для тебя старалась.
– Нет, что ты! Я совсем не на тебя злюсь! – поспешил он ее успокоить.
– А на кого?
– Да так. Слушай, а ты Шекспира читала?
– Да, читала, а тебя что-то конкретное интересует?
– «Ромео и Джульетта».
– Мы его проходить будем в следующем, восьмом, классе. Но я прочитала этим летом. Меня мама заинтересовала, сказала, что у главной героини был почти такой же возраст, как и у меня сейчас.
– Ну и о чем эта тра… – Он осекся, вспомнив, что там мало чего трагичного. – О чем это произведение?
– Ах, там такая любовь. Любовь, ради которой главные герои идут на смерть.
– На смерть? И что, все плохо заканчивается?
– Для влюбленных – да. Последние строчки звучат так:
Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.
– Печальнее? Ты точно это помнишь?
– Конечно, помню! А ты с какой целью интересуешься?
– Когда мы были в библиотеке, я нашел томик Шекспира и решил его полистать. Там концовка совсем другая. Из серии «жили они долго и счастливо».
– Хи-хи-хи! – Эмма залилась колокольчиком.
– Что здесь смешного?
– Хи-хи-хи! Вот насмешил. Я поняла, ты был в секции для стражей. Вернее, для тех, кто ими хочет стать.
– Ну и? – все еще не понимал сути Клаус.
– Понимаешь, для будущих стражей и список рекомендуемой литературы, и само содержание литературных шедевров чуть-чуть скорректированы.
– Чуть-чуть скорректированы… Так-так.
– Согласна, совсем не чуть-чуть. Кое-что переделано. Даже не кое-что, а много чего. – Поймав испытующий взгляд Клауса, она сдалась: – Да что там говорить, все почти переделано от начала до конца!
– Теперь ближе к истине. Скажи, в чем смысл?
– Как ты, наверное, знаешь, стражи воспитываются отдельно от остальных. Они должны быть гармонично развиты, сочетая в себе отвагу с кротостью, должны уметь действовать принуждением и убеждением. Должны быть одновременно доблестны и добродетельны. Наши власти решили, что произведения искусства, изучаемые стражами, надо немного доработать. Такие произведения должны учить исключительно добродетели. Поэтому надо вычеркнуть все места, где герои обнаруживают страх перед смертью, все сетования и жалобные вопли. Изгнать изображение лжи, безрассудности, корыстолюбия. Оставить лишь описание примеров стойкости и выдержки. Было решено поставить искусство для стражей в рамки, не позволяя изображать несправедливых людей счастливыми. Надо воплощать в творениях только нравственные образы. В связи с этим все то, что преподается стражам, прошло цензуру. Те части, которые, по мнению цензоров, могут помешать правильному воспитанию стража, вырезаются как неугодные, либо заменяются на «правильные».
