Молодость давно миновала, но вообще-то орденский брат имел полное право не задумываться о таких подробностях даже сейчас. Однако Лютгеру, что уж тут поделаешь, доводилось пару раз слышать, что Добринский орден, в отличие от Ордена меченосцев, не был «слит» с Тевтонским, присоединен к нему: в папском указе и совместном решении капитулов какая-то иная формулировка использовалась.
Да, добринские законы сейчас не действуют. Но они не умерли. Они остались в прошлом – и действуют оттуда.
А иногда все-таки имеет значение, какой ты бык – лесной зубр или степной тур.
– Теперь ответь еще более обдуманно, брат. Как было сказано в точности: с честью носи знак своего Ордена – или звезду своего Ордена?
А вот об этом Лютгер и не подумал…
– Не помню, – ответил он сразу и твердо. Был честен: много лет прошло, а в пору последнего разговора с фон дер Люхе он в словах магистра тайных смыслов не искал, горел молодым восторгом – отправляется в Святую землю, будет отвоевывать Гроб Господень у неверных! – Но хохмейстер Герман, наверно, не забыл. Можно у него узнать – если он жив…
Мысли его, тем не менее, заметались. А что, если и вправду в словах его тогдашнего магистра прозвучало «звезда»? Как раз на то и похоже: Вифлеемская звезда, «свет язычникам»… на левом плече, над рукоятью обращенного вниз меча, того же цвета, что и звезда – багряного… И каков был его ответ, молодого брата-рыцаря своему Великому магистру? Если память не обманывает – это были слова клятвы!
Выходит, он присягнул повиноваться Добринскому ордену, даже когда станет братом-тевтонцем?
– Герман фон дер Люхе жив, – кивнул брат Анно. – Во всяком случае, был жив, когда один верный брат отправил мне письмо из… (магистр шевельнул пергамент с сорванной печатью, лежавший перед ним на столе) из города под названием Жигочин. И, конечно, к нему найдется немало вопросов… Но он, судя по всему, сейчас недоступен. Даже для ландмейстера по делам Ордена в Пруссии.
Фон Варен принял эти слова бесстрастно. При разговоре с равным пожал бы плечами, но с магистром такое не подобает.
– Во всяком случае, были и есть братья, с которыми он говорил о звезде, – продолжал фон Зангерсхаузен. – У некоторых из них эта звезда до сих пор на левом плече. Не на орденском одеянии – под ним. Прямо на теле.
Лютгер ответил недоумевающим взглядом.
– Растравливают себе ранку шестигранным острием стрелы, – пояснил магистр. – Посыпают его rot puluer обильней, чем нужно для простой остановки крови. А ведь сказано: «Не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен»!
[39]
«Вообще-то было сказано: “Ради умершего не делайте надрезов…”» – вспомнил Лютгер: в латыни он был тверд и Писание знал изрядно. То есть это запрет на похоронные и траурные обряды по языческому образцу. Вот уж в чем Добринский орден точно подозревать не стоит! Но если кто-то из добринцев действительно наколол у себя на теле багряную звезду…
Орденскому брату до`лжно блюсти плотскую чистоту, однако именно поэтому не подобает без крайней нужды открывать тело пред лицом других братьев – это прямой путь к греховным соблазнам. Но в жизни и смерти, конечно, иной раз случается. Как у Христиана фон Гинзрота, когда он спасал благородных дам. Либо при перевязывании раны. Или, наконец, когда тело твое заворачивают в саван.
– У меня звездчатый рубец лишь на ноге, брат Анно, – холодно ответил он. – Не считал, сколько лопастей нес наконечник той стрелы, но красным порошком рана была засыпана густо. Помнится, ты спрашивал, хорошо ли зажила она.
Очень обидно будет, если сейчас фон Зангерсхаузен прикажет ему обнажить плечо. Тогда Орден убедится, что там ничего нет, и вправду только после осмотра его мертвого тела. Причем еще несколько тел к нему добавится. Тело магистра – наверняка.
Жаль. Очень хорош магистр на своем месте, очень нужен он сейчас Ордену. Особенно если учесть, кто сменит его. Выбор расширенного капитула, как считается, предугадать нельзя, но каждый шлем и каждое седло сейчас знает: доведись выбирать нового магистра прямо теперь – станет им Хартман фон Хельдрунген, великий комтур и специалист по церквям.
– Да не о тебе речь, – брат Анно устало махнул рукой. – Но уж поверь, есть такие. И амулеты в виде змей у них… у тех, что по дедам или матерям – из крещеных литовцев… Такие вот ядоносные аспиды, свившиеся кольцом…
– Ужи, – невольно улыбнулся фон Варен. – И они как раз не ядовиты. По тамошним поверьям – усмирители штормов, спасители корабельщиков, защитники детей.
– Ох, брат мой, – магистр покачал головой. – Как вижу, и ты знаток этих поверий…
Благоразумнее было бы промолчать, но ведь и плечо в случае приказа обнажить благоразумней – а нельзя. Поэтому Лютгер негромко пропел, за неимением инструмента отбивая ритм пальцами по столешнице:
– А если уж вползает к ним в жилище,
Ему во славу Божию литвин
От века не отказывает в пище:
Пьют молоко, и ковш у них один.
И, зла не причиняя, в колыбели
Гад на груди младенца мирно спит,
Свернувшись в бронзовое ожерелье…
[40]– Да, ожерелья. Бронзовые, – медленно произнес Великий магистр. – Что само по себе есть нарушение орденских обетов, а еще и… Значит, это уж, а не аспид?
– Водяной змей, – кивнул Лютгер. – Требующий поклонения за помощь. Языческая мерзость. Но сложно не знать о ней, если начало жизни провел в тех краях…
«…и не научиться, пусть против воли и веры, ценить красоту «змеевых песен», если уж вообще что-то ценить умеешь…» – этого он вслух все же не сказал. Изменив ритм, пропел снова:
– Море ль свирепеет,
Темен день, как ночь, —
Он один сумеет
Рыбакам помочь.
Только непокорным
Гибель суждена:
Их на дне просторном
Леденит волна.
В глубине пучины
Встретит их в упор
Ледяной, змеиный,
Потом они сидели молча столько времени, сколько требуется, чтобы дважды «Отче наш» прочитать.
– Ладно, брат Лютгер, – нарушил молчание фон Зангерсхаузен. – Об ужах мы поговорили. О том, что существует мнение, будто в Святой земле Ордену не удержаться и следует переносить его деятельность в другое место… в Мазовию и Пруссию, куда у нас уже есть приглашение от тамошнего властителя, – магистр вздохнул, и вздох этот Лютгеру был очень понятен, – я с тобой говорить не буду. Равно как и о том, что у части братии возникли разногласия, кому там быть старшим.
