– Как скажете. Ваш спутник подобрал пуговицу, и тогда мне в голову пришла злосчастная идея – я устроил так, чтобы его двухсотсильный жеребец в подходящий момент понес. Если бы я мог предвидеть, что вы тоже окажетесь в машине! Я бы отдал правую руку, чтобы уберечь вас от опасности! Слава богу, у вас оказался превосходный ангел-хранитель. А затем я увидел вас здесь, на балу, и понял, что нам не следует быть по разные стороны баррикады.
– Как прикажете это понимать?
– Неужели вас не влечет все запретное, непонятное, опасное? – спросил Бондаренко. – Вас не тянет в бездну – увидеть, что там, за гранью? И не за тем ли вы сюда пришли? Не может быть, чтобы вас не манил азарт приключений, риск ради риска! Ведь вы смелая женщина, что бы вы о себе ни думали!
Лиза, пытаясь возразить ему, но не в силах найти слов, только бросила:
– Станешь тут смелой, с таким-то учителем…
– Только не говорите мне, – продолжил Бондаренко, – что вы бегаете за этим скучным Левандовским, на котором пробу негде ставить – такой он правильный и порядочный! Или что ревнуете его к Шахматовой! Ведь вы знали, направляясь сюда, что здесь вас ждет не только маскарад!
– Конечно, знала, – сказала Лиза. – Знала, что меня ждет встреча со старым знакомцем, с которым мы виделись двадцать три года назад. Тогда он ходил в кожаной куртке и фуражке с красной звездой, стращал маузером недобитых буржуев, таскал с собой пачку расстрельных ордеров и носил фамилию Берзинь!
– Поразительно… – покачал головой Бондаренко. – А еще говорят про короткую девичью память… Если не ошибаюсь, вам тогда было четыре года? Или три? Ей-богу, я проявил бы больше снисходительности к вашим родным, если бы знал, что вы вырастете в женщину, полную столь редких достоинств! Но как же досадно видеть, что вы растрачиваете себя на дешевые картины, о которых завтра все позабудут! Ведь кто вы такая? Всего лишь актриса. Вам никогда не стать своей среди людей света – таких, как Шахматова, – в их глазах вы навсегда останетесь женщиной второго сорта – лицедейкой, комедианткой, мало чем отличающейся – простите за грубость – от девиц из домов терпимости, которых вам случалось играть. А ваш успех, толпы поклонников? Век звезды недолог. Пройдет лет десять, и все это растает без следа. Сегодня вам готовы поклоняться миллионы мужчин, а завтра? Что с вами станет, когда молодость пройдет, красота поблекнет и вас перестанут брать на главные роли? Нет, я не предлагаю вам славы и всеобщего обожания. Напротив. Но в вас я нашел союзницу, которой мне давно не хватало, – женщину умную, сильную, решительную и вдобавок красивую до умопомрачения. Мы с вами вдвоем могли бы вершить великие дела, получив такую власть над людьми, какая вам и не приснится! Попытайтесь увидеть во мне не врага, а союзника! Я уже давно не тот Ян Берзинь, который когда-то позволил себе увлечься идеей мировой революции. Клетки человека за двадцать один год полностью обновляются, вы знаете это?
– Вот, значит, как вы заговорили! – промолвила Лиза, выдержав паузу. – Значит, все-таки испугались, раз бросились вербовать меня в сообщницы!
– Как печально, что вы трактуете мои слова таким примитивным образом… – вздохнул Бондаренко. – Я-то думал, что вы, как творческая личность, сумеете понять меня по-настоящему. Какой артист откажется от возможности сделать весь мир ареной для воплощения своих замыслов? Ведь именно это я вам предлагаю – творить саму реальность, превращать людей в марионеток, играющих написанные для них роли! Неужто вас это ничуть не увлекает? Думаете, я не знаю, о чем на самом деле мечтает художник? У нас с вами больше общего, чем вы думаете. Я ведь тоже не совсем чужд искусству – стараюсь выдерживать стиль, готов поступиться выгодой ради красивого жеста…
– Так ради бога, – призвала его Лиза, – сделайте красивый жест! Уймите ваших заговорщиков, пусть они откажутся от всяких планов на моего дядю! Вы и без того теряете их доверие, они уже подозревают вас в двуличии, и мой рассказ о вашей службе в ЧК станет для них последней каплей!
– Да, Елизавета Дмитриевна, – покачал головой Бондаренко, – смелости вам не занимать, а вот осторожности еще нужно научиться! Хотите пойти по стопам Веры Холодной? Вы всю жизнь провели в мире притворства и подделок. Придите в себя! Вы не в кино, вы в реальном мире, и все это происходит на самом деле!
– Опять вы меня запугиваете! Имейте в виду, господин Берзинь, я узнала вас еще утром и сразу же обо всем рассказала брату и другим людям, имена которых называть не буду. И не забывайте – пока мы с братом знаем о вашем прошлом, это не я у вас, а вы у меня в руках! Оставьте в покое Зенкевича и моего дядю, слышите?! Я в самом деле пойду к Ужову, если вы не угомонитесь! А еще лучше – сразу же все расскажу газетчикам. Они у нас сенсации любят! А теперь вызовите мне таксомотор, я отправлюсь домой. Хватит с меня ваших развлечений! Только чтобы мне в мокром не ходить, пусть ваш слуга одолжит мне какое-нибудь кимоно. У него наверняка есть.
– Первая здравая идея, которая вас посетила за день! – заметил Бондаренко.
Вызвав японца, он потребовал от него кимоно и полотенце, а когда тот исполнил приказание, сказал Лизе:
– Горничной у меня, к сожалению, нет, но, если хотите, могу оставить Харуки. Я же удаляюсь.
Лиза молча махнула рукой, чтобы японец тоже убирался, и, оказавшись одна, вступила в войну с новомодной застежкой – зиппером, – которой было оснащено ее платье. По-русски такую застежку прозвали молнией – как всегда, выдавая желаемое за действительное. Бегунок заело, и молниеносно расстегнуть зиппер никак не получалось. В довершение несчастья застежка находилась на спине, куда у Лизы почти не дотягивалась рука. Наконец обе половинки зиппера разошлись, и платье под весом ткани начало соскальзывать. В это время за дверью послышались невнятные голоса, какой-то шум, внезапный вскрик… Лиза, насторожившись, поспешила натянуть платье на грудь. В дверь шумно ударили, хлипкая щеколда отлетела, и в будуар ввалился давний знакомец, обладавший умением появляться в самое неподходящее время в самом неподходящем месте, – Жорж. Его лицо было белее мела, в глазах застыло выражение ужаса, мгновенно отразившееся на лице Лизы. Она шарахнулась от Жоржа, прижавшись спиной к стене, но тот устремился к Лизе как слепой, шаря руками в воздухе. Из его рта вырвался сиплый шепот: «По-мо-ги…»
Вцепившись в Лизу, Жорж навалился на нее, упав лицом ей на грудь, и начал сползать на пол, стягивая с Лизы платье. Лиза, одной рукой пытаясь удержать платье на себе, а второй сражаясь с зиппером, который снова заело – похоже, окончательно, – увидела, что из спины Жоржа торчит инородный предмет: портновские ножницы, вогнанные в тело почти до самого шарнира.
Ошалевшая Лиза, не отдавая себе отчета, ухватилась за кольцо и потянула на себя. Острие, измазанное красным, легко выскочило из спины у Жоржа, и ножницы остались у Лизы в руке. Жорж в последний раз издал тихий хрип и рухнул к ногам Лизы, совершенно стянув с нее платье, крепко зажатое в его костенеющих руках. Вокруг раны у него на спине медленно расплывалось неровное багровое пятно.
Лиза замерла на месте, оцепенело глядя на Жоржа и не зная, куда девать испачканные ножницы, с которых падали кровавые капли. Слева от нее раздался шорох. Лиза обернулась на звук, и тут же все потонуло в невыносимо ярком свете. Сквозь застилавшие зрение цветные пятна Лиза кое-как разглядела взобравшуюся на подоконник Варвару Горобец. Прежде чем Лиза успела пошевелиться, разряд вспышки снова ослепил ее, и она во второй раз оказалась запечатлена на пленке – дезабилье, над трупом Жоржа, с окровавленными ножницами в руке.
