Перевёрнутый Альгиз. Смерть, приходящая ко всем.
Перевёрнутый Манназ. Пустота и забвение.
Турс. Действие, вопреки смерти и пустоте, удар из могилы, из тьмы, из бесконечной пустоты.
Руны взвыли, полыхнули белым огнём, раскинулись передо мной – и я стал лить своё время в них, в жадно полыхающую топку вечности, где руны загорались одна за другой, ломая мироздание и выворачивая его наизнанку. Мне показалось, что здание затряслось, но, может быть, это подкашивались мои ноги, а руны всё наливались и наливались светом, пока одна за другой не застывали, насытившись…
Гебо…
Альгиз…
Манназ…
Вуньо…
Я потянулся за временем, чтобы насытить перевёрнутую Вуньо – и вдруг ощутил дно.
Времени больше не было.
Я выбрал себя досуха.
Я понял слишком поздно, мне не хватит жизни, чтобы стать бессмертным.
Я не смогу, не смогу закончить эту руну!
Жалкие стариковские слёзы потекли по моим щекам, пока я балансировал на последних секундах, страшась и желая влить их в бездну.
А потом Мира обняла меня, и её время потекло в руну Акса Танри.
Перевёрнутая Вуньо…
Наудиз…
Перевёрнутый Альгиз…
Перевёрнутый Манназ…
Её время тоже кончалось – вместе с моим.
И мы напоили Турс последними секундами.
Мир наполнился ослепительным светом, и я увидел его – время. Бескрайнее море, раскинувшееся вокруг. Насмешливо смотрящее на нас: где вы были раньше? Чего вам не хватало, из-за чего вы страдаете, плачете, убиваете? Вот же я, нескончаемое и вечное.
Время.
Я втянул в себя сразу десяток лет. Рядом вдохнула и вскрикнула Мира.
Это было как любовь, только ещё сильнее.
Океан света качался вокруг, и мы замерли посередине.
Я вдруг понял, что могу захлебнуться в нём. Могу впитать столько, что растворюсь, унесусь в никуда.
И я оторвался от руны, погасил её. Придержал Миру, но понял, что она не нуждается в этом.
Её волосы были белые, но уже не от старости, а глаза яркие и живые.
– Сразу много не надо, – прошептал я. – Привратник удивится.
Кажется, нам было примерно по тридцать.
– Да пусть хоть удавится, – сказала Мира.
Руна шестнадцатая, Соулу
Привратнику не пришлось ни удивляться, ни накладывать на себя руки: утром в вестибюле дежурил другой человек, совсем молодой парень. На нас он взглянул без удивления, видимо, мы прекрасно подошли под описание «волшебник и волшебница, старые, с восточных провинций, у старика нет левой руки».
А вот официант в ресторане был тот же, что и вчера, и он выглядел удивлённым. Одно дело – маг, постаревший за ночь. Совсем другое – омолодившийся.
– Важная встреча, – сказала ему Мира, не очень удачно имитируя старческий голос. – Времени жалко, но надо выглядеть моложе, перспективнее. Да… принесите хороший завтрак? Мы заплатим.
Официант успокоился. Безрассудных магов, создающих себе иллюзию молодости, он повидал немало.
Мы съели яичницу с травами и сыром, сосиски из перепёлок, выпили по чашке крепкого кофе. Молча. Только иногда смотрели друг на друга и начинали улыбаться.
Будь официант поумнее и понаблюдательнее, он бы при виде этих улыбок отправился к шеф-повару, взял расчёт и уехал в другой город. А может, и в другую страну.
– Всё-таки без руки неудобно, – сказал я.
– Ты очень ловко обходишься одной вилкой, – заметила Мира.
– Да я не про еду. Мне на тебя рук не хватает, – объяснил я.
– Ну… мне показалось, что ты неплохо справлялся, – лукаво сказала Мира.
Впитав время из рунного камня, мы уснули не сразу.
– Старался, – согласился я. – Мира, нам надо будет уходить. Такой выброс времени, как случился ночью, мог насторожить кого угодно.
– Кого не нужно, – уточнила Мира.
– Да.
– Подумаешь, выброс, – сказала Мира. – Я видела такой в Академии, когда спятившая волшебница спалила всё дотла.
– А если повелитель чувствует, куда течёт время?
– Хорошо, – согласилась Мира. – Теперь нам и впрямь нечего тут делать.
Мы взяли ещё по чашке кофе. Я изучал портрет над дверью ресторана. Как и в нашем клубе, здесь был изображён местный Герой – Уинвард. Художник трижды отошёл от канона, изобразил юношу совсем мальчишкой, не впереди, а позади других магов и не умирающим с героической улыбкой на лице, а выпрямившимся во весь рост и торжествующим. Уинвард был стройным, чернокожим, как уроженцы самых южных провинций, хотя ни рост, ни цвет его кожи никто точно не помнил.
– Уинвард, – сказал я. – Мне не даёт покоя это имя в предсказании. Лунная Дева всё сказала верно, но найти связь между Танри, Мирарек и Уинвардом я не могу.
– Да неважно это, – ответила Мира. – Он – их сын. Или был не столь юн и крутил роман с моей тёзкой.
– Что-то тут важное, – повторил я упрямо. – Мира… а что Лунная Дева сказала тебе?
– Я же говорила, – Мира сразу помрачнела. – Велела верить. «Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры».
– Мира… – я покрутил в руке чашку. – Пророчица не говорила так просто.
– Грис, отстань!
– Мира, мы собираемся сейчас взять за глотку самого сильного мага на Земле. А ты о чём-то умалчиваешь.
Жена подняла на меня взгляд.
– Хорошо. Пророчица сказала: «Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры. И останови его, когда будешь верить всей душой».
Я подумал немного. Спросил:
– И всё?
– Да…
– Именно это ты не хотела мне говорить? Семь лет в себе таила?
– Да! – возмутилась Мира. – Но это же… это свинство, предательство!
– Почему? Жена должна верить мужу. И должна вовремя остановить, если тот ошибается. Вот и весь смысл того, что тебе сказали. Так и поступай!
Мира возмущённо смотрела на меня. Потом покачала головой:
– Грисар! В тебе нет никакой романтики, никакого трепета перед пророчествами!
– Конечно же нет, – ответил я. – Пророчество – это картинки будущего, выхваченные волшебником, когда вокруг кипит время. Та бедная девочка потому и старела так быстро, что ей потребовалось заглянуть на семь лет вперёд и увидеть то, что ещё не случилось.
