Как-то ранней весной, только успел сойти снег, мы, ребятишки, побежали босиком на луг около Симанихи. У кого-то оказались спички. Подожгли сухую траву. Огонь побежал по лугу. Мы очень испугались, но все же своими рубашонками смогли сбить огонь.
Однажды мама послала меня к дяде Ване за сметаной. По дороге на меня напал гусь и начал клевать в спину. Хорошо, кто-то из взрослых помог отбиться. Долго после этого я говорил: «Гуся-кака».
В пруду, для корма скоту, мочили хряпу — ботву растений, траву. На жерди, перекинутой через пруд, лежала доска. Мне было года три, когда я, воспользовавшись тем, что мать пошла к соседям, забрался на доску и стал макать палкой хряпу в воду. Доска качнулась, и я свалился в пруд. Каким образом выкарабкался, не знаю, но вылез и, весь мокрый, облепленный травой, с плачем побежал к дому. Какая-то женщина крикнула: «Проса, твой Коля утонул!». Мать чуть не умерла. И, уже увидев меня целым и невредимым, долго еще не могла успокоиться.
Напротив нашего дома, у соседа Тимы, в саду рос огромный дуб. На его вершине было прибито колесо от телеги, на котором аисты свили гнездо. Зимой, во время большого поста, когда мы с братом просили дать нам молока, мама, указывая на гнездо, говорила: «Нет молочка. Оно унесено вон на то дерево».
Под полом был погреб. Мать спускалась туда и доставала морковку, свеклу и другие овощи. К весне они начинали прорастать, и я с интересом рассматривал молодые бледные побеги.
Когда в 1928 году родился брат Миша, мама оставляла меня его нянчить, а сама уходила работать в поле. Иногда я таскал малыша на поле к матери. Дорога как пухом была покрыта мелкой глиняной пылью. По этой мягкой теплой пыли я — то нес, то волок брата. Как-то раз мама взяла малыша с собой. Положила его в тени куста, но, заработавшись, забыла о ребенке. Когда тень ушла, брат оказался под палящим солнцем. Лицо мальчика обгорело. Лечили ожег жженым яичным желтком. Над лучиной держали желток, он плавился и капал на блюдце. Этим составом смазывали лицо и вылечили без последствий.
ПЕРЕЕЗД В ЛЕНИНГРАД
В начале лета 1929 года отец решил перевезти семью в Ленинград. Началась коллективизация. По деревне ходили уполномоченные с наганами и всех крестьян загоняли в колхоз. Несогласных раскулачивали, и хотя нам это не грозило, мы жили бедно, решили от греха уехать. А дядя Ваня и дядя Коля вскоре были раскулачены и высланы на Соловки, хотя у них тоже богатства не было.
Отец продал дом. Мы погрузили вещички на телеги и поехали на станцию Сущёво. Ехали вдоль железной дороги. Тут я впервые увидел поезд. Услышав шум состава, лошадь испугалась. Ей накрыли голову какой-то одежонкой. Она билась в оглоблях и ее еле-еле держали.
Для начала мы остановились в Павловске. Поселились в деревянном доме недалеко от парка, две семьи в большущем зале. Во дворе был прямоугольный водоем, обшитый досками. Отец ездил работать в Ленинград. Мать устроилась на Павловскую опытную станцию Всесоюзного института растениеводства (ВИР). Работала на клубничных плантациях. Здесь, в Павловске, мы впервые попробовали ягоды клубники. В деревне земляники мы ели много. На субрах, кучах камней, лежавших на межах между полями единоличников, она росла в больших количествах. А клубнику в то время в деревне не сажали.
У дома росли высокие деревья черемухи. В конце лета мы набивали себе оскомину ее ягодами. В парке собирали желуди, которые валялись под дубами.
Осенью переехали в Ленинград. Поселились в доме номер 13 на 24-й линии Васильевского острова. Жили в закутке-кухне, отгороженной от большой квартиры.
Отец устроился кочегаром в нашем же доме, и вскоре мы получили двадцатиметровую комнату в квартире 66. Это было полуподвальное помещение. В комнате всегда было сумрачно. Единственное окно выходило во двор между двумя шестиэтажными зданиями.
Наш дом стоял в окружении корпусов завода «Электроаппарат». Напротив располагался проволочно-канатный завод им. Молотова. В доме было три двора и много подвалов. Для детских игр и затей места хватало. Играли в лапту, прятки, колдуны, казаки-разбойники. В лапту вместе с ребятами иногда играли и взрослые парни, и даже мужчины. При попадании мяча, особенно если играли «арабским», игрок получал сильнейший удар.
В соседней комнате жила дворничиха-татарка с детьми. Но она вскоре уехала, и в ее комнате поселились Соколовы. Хозяин, дядя Петя, работал дворником. У него была жена и пятеро детей: Мария, Николай, Павел, Александр и Ольга. Можно представить, что делалось в квартире во время наших игр. Летом часто ходили купаться на Масляный буян. Это был небольшой залив Невы в конце 24-й линии. Сейчас здесь стоит корпус Балтийского завода. Иногда ходили купаться на Вал. В этом месте Смоленка впадала в Финский залив. Сейчас здесь находится пересечение Наличной улицы и Морской набережной. В выходные дни на Валу собиралась масса народу.
Часто ходили гулять в Василеостровский сад. Рядом строился дворец культуры имени Кирова. В саду были игровые комнаты, аттракционы, спортивные площадки. Днем вход был свободный, а вечером с посетителей брали по 50 копеек. Но мы, мальчишки, проникали в сад бесплатно, через забор. По вечерам там устраивались гулянья, на эстраде давали концерты и разные представления. Мы с удовольствием посещали соревнования профессионалов по французской борьбе. В них участвовали Ян Цыган, дядя Пуд, Нельсон и другие известные борцы.
Иногда ездили в Зоосад или в находившийся рядом сад Госнардома. Там было множество аттракционов. Особой популярностью пользовались Американские горы. Построенные в виде высоких серых скал, они возвышались над садом и были видны даже с Васильевского острова. Около Американских гор всегда стояла большая очередь желающих прокатиться. В два вагончика садилось человек двадцать пассажиров. Вагончики трогались. Сначала медленно поднимались на почти вертикальную гору и вдруг срывались вниз в пропасть, чтобы сразу взлететь на другую, уже невысокую горку. Спустившись с нее, проезжали по крутому виражу, потом по темному тоннелю и плавно подкатывались к месту посадки. В момент, когда поезд срывался в пропасть, раздавался женский визг, всегда вызывавший смех находившихся в саду людей. В начале войны Американские горы сгорели. После войны в Приморском парке были построены новые горы, но они не шли ни в какое сравнение с госнардомовскими.
В Гавани, на свалке, сегодня это район улиц Нахимова и Наличной, были коллективные огороды рабочих Балтийского завода. Наш дед работал там сторожем. На своем участке мы сажали картошку, помидоры и другие овощи. Собирали неплохие урожаи.
Иногда на лето меня с братом отправляли на родину мамы, в деревню Большие Старики. Там жила мамина сестра тетя Настя. Деревня располагалась рядом с полустанком Ашево по Витебской дороге. Реки не было, но был большой лес с ягодами, грибами и орехами. Ребят в деревне было много. Забав тоже. Любили кататься на гигантских шагах. Играли в городки и бабки.
По церковным праздникам в деревнях устраивались гулянья. В Больших Стариках в начале июля отмечалась Тихвинская, праздник Тихвинской иконы Богородицы. Приходили и приезжали гости из окрестных деревень. С утра угощались, а потом все отправлялись гулять на улицу. Собирались группами и двигались колоннами по кругу вдоль деревни. В каждой группе была гармонь, а то и не одна. Где-то устраивались пляски, но чаще, на ходу, пели частушки. Гармонисты играли «Скобаря», или, по-другому, «Новоржевскую». Под эту музыку пели песни. Большинство гармонистов играли просто виртуозно, и слушать их было одно удовольствие. Почти ни одно гулянье не обходилось без драк. Если обошлось без мордобоя, считалось, что погуляли плохо.
