Книга Воевали мы честно, страница 5. Автор книги Николай Колбасов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Воевали мы честно»

Cтраница 5

Наступили холода. Сократились нормы выдачи продуктов по карточкам. Стало ясно, в «Лентрамвае» долго не протянем. Мы с Павлом решили увольняться. Нас не хотели отпускать, работать было некому. Пришлось принести документы, что идем учиться, и, действительно, мы поступили в топографический техникум. Он находился на улице Рубинштейна, около Пяти углов. Это было одно из немногих учебных заведений, где еще продолжались занятия.

В это же время мы с Павлом побывали на спектакле в театре оперетты, единственном театре, работавшем в городе.

Поначалу мы довольно старательно занимались в техникуме. Но с каждым днем становилось все труднее. Ударили морозы. Паек уменьшился. Начались перебои с транспортом. Часто в техникум приходилось ходить пешком, а путь с Васильевского острова до Пяти углов немалый, почти семь километров. Учебу пришлось бросить.

Мать продолжала трудиться на хлебозаводе. Там пекли хлеб, сушили для армии сухари. К зиме и отец устроился на хлебозавод кочегаром.

В октябре Соколовы эвакуировались к себе на родину, в Калининскую область.

8 ноября немцы взяли Тихвин и создали второе кольцо окружения. Подвоз продуктов в город почти совсем прекратился. Кое-что доставляли воздушным путем. По карточкам ничего не выдавали. Мы начали доходить. С едой стало совсем плохо, зато с теплом был полный порядок. У нас в комнате была печь. Дров хватало. Кругом разбирали на дрова деревянные дома. Родители наедались хлебом на работе, и дома старались не кушать. Но продуктов все равно не хватало. Из муки, получаемой по карточкам, мать делала лапшу и в большом двухведерном котле варила суп. Когда половину супа съедали, ставили самовар и кипятком доливали котел. Получалась мутная похлебка, казавшаяся нам неописуемо вкусной. Как-то нес я с кухни самовар, но сил не хватило, и уронил его. Хорошо, не ошпарился. Я разревелся от обиды, что настолько ослаб. Родители решили, что надо попытаться и меня устроить на хлебозавод.

К декабрю дед совсем отощал. Он перестал подниматься и вскоре умер. Отец сумел достать гроб. Деда положили на санки и повезли отпевать на Петроградскую сторону на проспект Добролюбова в Князь-Владимирский собор. Волокли санки втроем. Мать и отец впереди, я подталкивал сзади. После отпевания отвезли дедушку на блокадное кладбище. Оно располагалось напротив старого Смоленского кладбища, на противоположном берегу реки. Похоронили. Поставили крест. После войны я пытался найти могилу, но не смог.

Водопровод в городе уже не работал. Сначала за водой ходили на Неву. Напротив Горного института были прорублены проруби. Потом посреди 23-й линии, напротив детской больницы, прорвало трубу. Образовалась ледяная воронка. Там и стали брать воду. Проливаемая вода замерзала. Получалась ледяная гора. Люди забирались на нее, набирали воды, спускаясь, часто падали. Но все же водой город был обеспечен.

По льду Ладожского озера проложили дорогу, названную в народе «Дорогой жизни». По ней в город стали поступать продукты, но их не хватало. Все больше увеличивалась смертность населения. Умирали целыми семьями. Уже не всех могли похоронить. Трупы вытаскивали на улицу и бросали. Из траншей на Большом проспекте торчали сваленные туда покойники. Много мертвых лежало в квартирах, их некому было вынести. Трупы собирали специальные команды и увозили на машинах в места захоронений. А наутро на улицах появлялись новые тела.

Хлеба, если это можно было называть хлебом, давали по 250 граммов рабочим и 125 иждивенцам. Когда резали пайку на две части, половина хлеба оставалась на ноже. Это была какая-то черная масса, наполовину состоящая из целлюлозы, но и ее соскребали и съедали. С каким вниманием смотрели люди на весы, когда взвешивали хлеб. С каким трепетом брали его в руки. Но надо было еще донести хлеб до дома. Бывали случаи, когда пайку вырывали прямо из рук. На моих глазах, когда женщина оплачивала полученный хлеб, парнишка выхватил у женщины из рук пайку и, упав на пол, стал жадно ее есть. Парня били ногами, но он все равно доел хлеб.

В настоящее время я с удивлением узнал, что иногда люди думают, будто в блокаду хлеб по карточкам выдавали бесплатно. На самом деле это не так. Хлеб и другие продукты, получаемые по карточкам, всегда оплачивались. Карточки только давали право на покупку.

Началось людоедство. У трупов, валявшихся на Большом проспекте, часто отсутствовали руки и ноги. Их отрубали на студень. Пропадали дети. В нашем доме, у Самсоновых из 12-й квартиры, семилетняя девочка ушла на улицу и не вернулась.

Зима в тот год была суровой. Выходя из дома, люди натягивали на себя весь свой гардероб. По городу, еле передвигая ноги, двигались обтянутые кожей скелеты. Головы были закутаны во что попало. На лицах виднелись только глаза. Бывали случаи, когда идущий рядом человек начинал шататься и падал на снег. Иногда его поднимали, но часто, не имея сил помочь, проходили мимо. Случалось, что пытавшийся помочь падал тут же, рядом, и замерзали оба.

Канализация не работала. Нечистоты выливались во дворы и на улицу. Остановился транспорт. Троллейбусы, занесенные снегом, застыли вдоль улиц там, где их застало отключение тока. На работу ходили пешком. Многих переводили на казарменное положение, и люди оставались жить на предприятиях.

В начале декабря по радио передали сообщение «В последний час». В нем говорилось о разгроме немецких войск под Тихвином. В результате было восстановлено прерванное на некоторое время движение по «Дороге жизни». Услышав это сообщение, мама даже заплакала от радости. В январе увеличили норму выдачи хлеба. Рабочие стали получать по 400 граммов.

Из-за отсутствия электричества на хлебозаводе остановились тестомесильные машины. Пришлось готовить тесто вручную. Заводские рабочие не справлялись. Появилась необходимость набрать временных. Мать сразу записала меня. Так я оказался в цехе. Пока подавалось электричество, я и другие временные работали на подхвате. Выколачивали хлеб из форм, возили вагонетки с поддонами в экспедицию. Но как только отключалась электроэнергия, мы сразу становились к чанам и начинали руками ворочать тесто. Чтобы достать до дна бака, мне приходилось ставить под ноги скамейку. Работа была тяжелая. Гудели руки и спина. Но зато можно было есть хлеб сколько захочешь.

Как-то раз, когда было электричество, я заметил, что происходит нечто странное. Один чан замесили и угнали в дальний угол. Потом тесто быстро разложили по формам и поставили на под. Испеченный хлеб утащили куда-то в сторону, а через некоторое время каждому работнику цеха сунули полбуханки свежего белого хлеба, велев спрятать, чтобы никто посторонний не увидел. Конечно, это делалось с ведома дирекции, а может быть, и выше. Какой же это был вкусный хлеб.

Прошло недели две. Восстановилось электроснабжение, и мы, временные, стали не нужны. Снова сел на голодную пайку. Стало совсем тошненько. Попросил родителей устроить меня снова на завод. Отец договорился с бригадиром грузчиков Рейтером, молодым, симпатичным парнем. Инженер по специальности, он руководил грузчиками. Ему были даны большие права. Рано утром я пришел к проходной. Появился высокий молодой человек. Спросил: «Колбасов?». Я ответил «Да». Мы прошли через проходную. Спустились в кочегарку. Здесь находилась главная база грузчиков. У топок котлов было тепло. На окне, за фанерной заслонкой, куски хлеба. Их приносил дежурный кочегар. Он часто ходил в цех проверять температурный режим печей и каждый раз возвращался, прихватывая кусок бракованной буханки. Пусть из брака, пусть суррогатный, но это все равно был хлеб.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация