В середине дня Бриони собралась передохнуть и немного поесть. Устроившись в тенистом местечке на кочковатом холме, она развязала дорожный мешок. Ячменный напиток, домашняя лепешка напомнили ей о Рэдволле, и мышка дала волю чувствам, растворяя в слезах накопившуюся на сердце боль. Мысли о Рэдволле захлестнули ее, как приливная волна, нахлынувшая на пересохший берег. Слезы капали на надкусанное яблоко и дорожное платье.
— Хррум, хррум, эй, мышка, дай мне доесть, коль сама не хочешь.
Бриони вскинула глаза и увидела толстую малиновку.
— Раз ты от этого плачешь, — птичка кивком указала на лепешку, — значит, не хочешь есть.
Рукавом Бриони утерла глаза, но слезы продолжали течь. Она отломила кусочек лепешки и протянула его малиновке:
— А ты случайно не встречала тут хорька? Малиновка развернулась на лету и, дожевав кусочек лепешки, выпалила:
— Возможно. Дай остаток пирога, и я расскажу. Все равно он тебе не нравится, раз ты рыдаешь.
Бриони отдала ей недоеденную лепешку, и птичка, наклонив голову набок, принялась сосредоточенно ее клевать.
— Как же, проходил он вчера вечером.
— Скажи, в какую сторону?
Взмах птичьего крыла указал между югом и западом — именно туда Бриони и держала путь.
— Вон туда! До свидания, мышка-рёвушка!
Вновь оставшись одна, мышка вдруг почувствовала неодолимую усталость — долгая дорога взяла свое. Свернувшись клубочком, она в мгновение ока погрузилась в сон.
Вдруг Бриони проснулась: медленно приоткрыла один глаз и сразу же закрыла, от страха боясь шелохнуться. Перед самым ее носом красовалась огромная плоская лапа с большущими тупыми когтями.
— Урр, открой же глаза. Это всего лишь я! Отпихнув от себя лапу, Бриони вмиг подскочила.
— Тогет! — воскликнула она. — Откуда ты взялся?
— Послушай, — произнес крот, взяв лапку мыши, — разве может Тогет позволить своему лучшему другу в одиночку искать Покрова!
Бриони крепко обняла крота:
— Ты настоящий друг, Тогет, верный и преданный. Спасибо тебе!
От смущения Тогет прикрыл мордочку рабочими когтями, как обычно в таких случаях делают кроты.
— Ну хватит меня тискать и обнимать, не то я сейчас же это… вернусь в аббатство, — пробубнил он. Дважды повторять ему не пришлось: Бриони поняла все сразу. Друзья двинулись в путь, взяв курс на юго-запад.
Сгущались сумерки. Покров хотел есть. Чтобы утолить жажду, он сосал голыш. Вокруг становилось все темнее и темнее, а поблизости не было видно никаких признаков жизни. Вдруг к северу от тропы, за холмами, показалось слабое свечение, и, раздираемый любопытством, Покров решил туда тихо подкрасться. Подобравшись ближе, он увидел, что свет исходит от небольшого костра, на котором старик соня с двумя малышами запекал яблоки. Рядом лежали аппетитная буханка хлеба и крупный ломоть темно-желтого сыра. Покров насторожился: у старика был нож, которым тот резал хлеб, и толстый посох. Широко разведя лапы в стороны и расплывшись в обезоруживающей улыбке, хорек ступил в полосу света.
— Прошу вас, друзья, не волноваться, — начал Покров мягким и спокойным голосом, — я иду с миром.
Старик смерил его изучающим взглядом:
— Не только с миром. Но еще и за пищей: похоже, ты изголодался. Присаживайся. Не скажу, что у нас тут горы еды, но мы с внуками готовы с тобой поделиться. Я и эти сироты — странники. Живем как можем. Когда приходится — голодаем.
Устроившись напротив старца, Покров получил ломоть хлеба, кусок сыру, печеное яблоко и крупную морскую ракушку, доверху наполненную водой из фляги. Он принялся жадно уплетать все подряд, меж делом потчуя доброго старика наскоро состряпанной ложью:
— Меня зовут Банфолд. Я такой же, как твои крошки, круглый сирота. Прошлой зимой я потерял отца, мать и сестренку и стал бродить один-одинешенек по белу свету.
Старик не сводил взгляда с пламени костра.
— Их зовут Хофи и Брунд, — представил он детей, — так же как их родителей. А меня Старый Хофи. Держи, парень, вот это, укройся, чтоб ночью не простудиться.
Он выудил из потертой кожаной сумки одеяло и кинул его Покрову. Тот укутался и свернулся клубочком.
— Спокойной ночи, Банфолд!
Покров лежал с полузакрытыми глазами, прислушиваясь к потрескиванию поленьев в костре и поджидая своего часа.
На следующее утро Тогет и Бриони двигались в прежнем направлении. Солнце было уже высоко, когда они одолели высокий перевал и на минуту остановились, позволив себе вкусить свежесть легкого ветерка.
Тогет обвел взглядом окрестности:
— Урр, смотри, вон там идут какие-то звери. Бриони пригляделась и с трудом различила вдали движущиеся тени.
— Вряд ли это Покров. Они идут совсем не в ту сторону. Не видишь, сколько их там?
У Тогета был на удивление зоркий для крота глаз.
— Вроде как двое или трое, пожалуй что трое.
На всякий случай Бриони решила припасть к земле, чтобы незнакомцы сразу их не приметили. Когда те подошли совсем близко, Бриони встала.
— Да это же сони! — воскликнула она. — И, верно, двое из них совсем дети. Тогет, они совершенно безобидны. Пошли узнаем, что они делают в этой стране.
Дети жалобно плакали, прижавшись к одеялу, перекинутому через плечо Старого Хофи. Голова у него была пробита: запекшееся кровавое пятно виднелось посреди громадной шишки.
Еле волоча лапы, он сделал несколько шагов навстречу Бриони с Тогетом и упал.
Бриони в один миг подскочила к нему.
— О бедненький! Что с вами случилось? — спросила она.
Пока мышка промывала раны, старик тем временем поведал ей о событиях прошлой ночи:
— На привале к нам подошел хорек. Банфолд — так, он сказал, его зовут. Я накормил его, дал одеяло на ночь. Видать, поутру я проснулся оттого, что во сне вертелся и обжег углями лапу. Голова болит, еды нет, ножа нет, посоха нет. И хорька тоже нет! Вот и весь сказ.
— Банфолд! — Бриони, качая головой, посмотрела на Тогета. — Это наверняка был Покров.
Вскоре Старому Хофи стало лучше. Бриони немного успокоилась, и ей пришла на ум замечательная мысль.
— До аббатства Рэдволл всего день пути. Скажите аббатисе Мериам, что вас прислала Бриони. В аббатстве Рэдволл рады всем добрым зверям. Счастливого пути, Старый Хофи, да сопутствует вам удача!
Распрощавшись, они разошлись и пошли своим путем. О Покрове не было сказано ни слова. Бриони, понурив голову, наотрез отказалась обсуждать поступок хорька, поэтому шли они молча.
Покров вновь вышел на тропу, ведущую на юго-запад. Теперь он разжился ножом, посохом, едой и одеялом, из которого вырезал себе плащ. Напав на земляничную полянку, он не только досыта наелся ягод, но перемазал всю морду и лапы соком. Закончив с боевой раскраской, он принялся топтать ягоды до тех пор, пока из них не получилось красное месиво. Ни сном ни духом не ведая, что в дне ходьбы от него по его следу шли Тогет и Бриони, Покров зашагал к большой горе под названием Саламандастрон, где надеялся повстречать отца, которого никогда не знал. Любопытно, был ли тот, кого называли Свартом, таким же хитрым и ловким, как он сам? Всякий раз задавая себе этот вопрос, Покров приходил к выводу, что нет.
