– Плюс надо понимать, что чаще всего там был не один эпизод, значит, мы берем коэффициент 1,5 и срок уже подлетает как минимум до 18 лет.
– Да, сроки там так и давали. Вменялась людям контрабанда, а на самом деле вместо 10 % пошлины они платили 5 %, причем при согласовании с таможенниками, и это позволяли. Какая тут контрабанда? Я к этим делам тоже подготовился, заявил большое ходатайство о переквалификации на статью 194 УК, расписал почему. И они мне точно так же расписали, почему я иду куда подальше. Говорят: «Нет, здесь контрабанда». Потом выходит декриминализация, и следователь по одному делу мне говорит: «Вы не думайте, я сейчас перейду на статью 194 УК». А я говорю: «Ничего подобного, в ответе на мое ходатайство есть подпись вашего начальника, где он пишет, что нет состава статьи 194 УК, вы с этим что будете делать потом?» Верховный суд позже разъяснил, что по делам, которые уже расследованы, переходить на статью 194 УК нельзя. И им пришлось все дела по статье 188 УК прекратить. Особенно радовались те, кто был в розыске, потому что они даже не посидели.
– Скажи, а как подбирают жертв по экономическим уголовным делам? Например, сидит какой-нибудь опер и думает, по кому он сейчас начнет дело оперативного учета…
– Я предположу. Четкого сценария нет. Нельзя исключать, например, заказных дел. Я вижу, как у тех же оперов БЭП кабинеты завалены делами. Отработать всех они не могут, это физически невозможно. Поэтому думаю, что работает принцип «писем счастья». Я людям рекомендую: самое лучшее, что вы можете сделать, когда вам приходит такое письмо, – не отсвечивать, лечь в тину, не показывать никакого нервяка, не договариваться ни с кем. Ты ведь знаешь, доказательства мало кого волнуют, было бы за что схватить. Думаю, тут есть какие-то категории по цифрам. От оборота в миллиард, например, занимаются одни, поменьше – другие. Какой-то отбор у них существует, но понять его логику я пока не могу. Но заметил одну тенденцию: у меня резко упало количество обращений по экономическим делам.
– Однако акторов со стороны обвинения меньше не становится. Как ты думаешь, нужна ли вообще вся эта экономическая составляющая УК как альтернативная подследственность? Почему недостаточно одного МВД с его колоссальным следственным штатом?
– Здесь мне как раз все понятно: деньги. Другой вопрос в том, что они сами начинают понимать, почему дел становится меньше.
Во-первых, потому, что предпринимателей стало меньше, во-вторых, люди перестали тратить такие бешеные ресурсы, как еще десять лет назад, на то, чтобы «решать вопросы» неправовыми методами.
Да и те, кто решил бороться по таким преступлениям до конца, как показывает практика, доходил до какого-то результата, но терял бизнес. Поэтому обе стороны поняли, что все бессмысленно. Тут надо либо убегать, либо не тратить лишние деньги, которые пригодятся, когда сядешь.
– А ФСБ? Если посмотреть ее статистику, мы видим не только увеличение количества дел по статье 159 УК РФ, которые они расследуют, но и увеличение доли этих дел в структуре расследуемых службой преступлений по сравнению, например, с делами, связанными с терроризмом. Почему? Как они подбирают дела, угрожающие государственной безопасности?
– Подогнать под безопасность можно все что угодно. У меня был очень интересный разговор с одним следователем Главного следственного управления ФСБ. Я ему сказал, что раньше слышал от них главным образом о делах по терроризму, а сейчас о таких делах почти не слышно. А он ответил, что у них бывший начальник следствия умел расследовать только дела о терроризме, а новый ничего в этом не понимает, ему они не интересны, но он повернут на делах по изменам. Когда мы разговаривали, такого накала страстей по изменам не было, я как-то не придал этому значения, а потом смотрю – пошли, как грибы после дождя. Это ответ на вопрос, почему сейчас нет терроризма, но есть измена. А все остальное – побочка. Аппарат-то огромный.
Одним из моих дел, делом Коха, занималось человек 15 только следователей, а еще была куча оперов. Что там расследовать? Человек просто пошел по зеленому коридору вместо красного, ничего запрещенного не вывозил. По статье 226.1 о культурных ценностях много вопросов вообще – это, наверное, отдельная тема для разговора, там нужна серьезная реформа. В статье перечисляются: ядерные материалы, взрывоопасные вещества и так далее, и между ними – культурные ценности. Как образуется состав? Ты везешь любой предмет дороже 100 000 рублей и не получил разрешения Минкульта. Потом у тебя в деле будет экспертиза о том, что эту вещь можно ввозить и вывозить, но ты не получил разрешения, и вот – тяжкая статья. Объект – разрешительный порядок ввоза-вывоза, а не сама ценность. Это – государственная безопасность! Они сами улыбаются. Должен быть четкий перечень предметов, критерии музейной ценности. Накажите вы человека за то, что он не получил разрешение, штрафом, конфискацией, но это не уголовная ответственность.
– Мы же вообще ушли в последнее время от субъективной стороны, от умысла. По той же самой статье 199 УК РФ, по наркотикам, где умысел? Умысел не доказывается.
– Да. Это объективное вменение в чистом виде, мечта любого следователя. Мне судья один раз после оправдания сказала: «А я бы засадила». Я спрашиваю: «Почему?» Ответ: «Потому что он негодяй!»
– Ты упомянул экспертизы, давай поговорим о последних изменениях в законах «О Следственном комитете» и «О государственной экспертизе». Если в законопроект был включен перечень экспертиз, которые будет проводить СК, то в окончательном виде закона такой перечень уже отсутствует, и СК имеет проводить все назначенные экспертизы. Кроме того, есть ведомственные эксперты МВД и эксперты ФСБ, все они имеют право проводить экономические и бухгалтерские экспертизы, компьютерные, лингвистические экспертизы. Как ты к этому относишься?
– Научный смысл института экспертизы уничтожен. Следователь не может быть специалистом во всем. Назначая экспертизу, следователи обговаривают все детали с экспертами, как лучше сделать, какой должен быть результат. Статья о вынесении заведомо ложного экспертного заключения уже давно мертвая. Я столько сил потратил, когда доказывал судье, что эксперты не могут сами брать образцы для исследований, это святая святых. Это делается процессуально. Для того чтобы оценить объект, купленный моей подзащитной, эксперты находили для сравнения подобные, на их взгляд, объекты в интернете. Что это, как не образцы для исследования? Самые настоящие образцы. Только с чего вы решили, что цена из интернета – критерий, которому можно верить? Никого не волнует, судьям достаточно этих заключений. И тут мы еще отдаем им ведомство. Ну все, ребята. Это то же самое, что подчинить адвокатов Бастрыкину или Чайке, было такое предложение, кстати.
– Знаешь, я вижу светлое пятно на всей этой черной карте. То, что я больше двух лет наблюдаю: на все это давление реагирует юридическое сообщество. Посмотри, какое массовое подвижничество юристов в судах, где привлекают людей по административкам. Какое количество адвокатов работают pro bono, в том числе и ты. Почему так получается?
