Вывод наверняка был правильный, потому что многие буквы уже начали задрёмывать, и зачинщиками в этом безобразии стали С и О, которым так легко было свернуться уютным калачиком. Только совсем юные О, разложив на скамье грифельные доски, с азартом играли в крестики-нолики с такими же юными X.
Вдруг кто-то из трубачей зевнул, да так заразительно, что немедленно заразил соседа, и зевота пошла гулять по всему залу от буквы к букве.
— Что вы зеваете? — закричал Эму трубачам. — Прекратить зевоту! Вывести зачинщика вон! Заковать в кандалы! Посадить на хлеб и воду!
Несколько минут в Парламенте царила повальная зевота, все по очереди разевали зевы, и только фальшивый Мартовский Заяц не растерялся, выскочил вон и тут же вернулся с большим круглым зеркалом в лапах. Подкравшись к очередной жертве зевотного поветрия — это было сильно раздувшееся О, — Заяц ловко подставил зеркало и отразил зевок, так что тот солнечным зайчиком улетел за окно. (Замечательный способ, — сказала себе Алиса. — Не забудь им воспользоваться, когда тебе надоест зевать.)
Тем временем депутат X успел привести бумаги в порядок и готов был продолжить речь.
— У меня вопрос! — вскричал он, умоляюще воздев руки. — У меня вопрос, по какому праву такие алфавитные меньшинства, как Ь и Ъ, совершенно лишены права голоса?
Твёрдые знаки молча подняли плакат: «Требуем голоса!»
Мягкие знаки так размякли от умиления, что растеклись бы по полу, если б не Ы, которые по-родственному привели их в чувство (вы же помните: Ы — это те же Ь, только они выбились в люди и, как все выскочки, никогда не расстаются с вооруженной I из охраны).
Гласные заявили о своём несогласье:
— Ъ ставят перед нами препоны, где только могут. Дай им волю, они всюду понасажают своей родни, как в старые времена!
Согласные тоже возмутились:
— Эти Ь льнут к нам и портят твёрдый нордический характер согласной половины алфавита! Требуем искоренения!
Молчали только Ж, Ш, Щ и примкнувшее к ним Ч — им было всё равно, что с Ь, что без: «как шипели, так и будем шипеть», — перешёптывались они. А Ц лишь цокало языком, стоя в сторонке, — к нему Ь никогда не липли, слишком уж оно было цинично.
Одним словом, в зале разразилась буря возмущенных криков, однако Алису это не слишком удивило — даже она кое-что уже знала о Парламентских Нравах.
— У! — гудел депутат X, пытаясь продолжить речь.
— Слушайте, слушайте! — перекрывая галдёж, прозвучал голос с галёрки, и Алиса сразу его узнала — это кричал Крокодильчик.
Наступила относительная тишина.
— У меня есть и второй вопрос. По какому праву Ё лишают точек, таким образом отнимая у равноправной гласной право на личное написание?
— Правильно! — крикнул ёж — Я все-таки Ёж, а не Еж.
— А ты употребляй себя во множественном числе, — ехидно заметил депутат Е, — мол, мы, ежи — и никаких проблем!
— Мне это всё равно не поможет, — грустно заметил Ёжик
— Уже почти нигде и никогда не встретишь Ё с точками, — продолжал правозащитник X. — Слова с ними попадают только в словари, и только из сострадания.
— Это неправда, — шепнула Алиса Дэльфину, слона попадают в словари совсем по другим причинам!
— Чего ты хочешь от Парламента, — ответил профессор, хмурясь. — Смотри в корень!
— Что вы имеете в виду? — спросила Алиса.
— А вот что, — разгорячился Дэльфин, — слово «парламент» происходит от французского «partlement»: «парла» от слова «parle» — «говорить», а «мент» от слова «mentir» — «лгать». Вот почему во всех парламентах все и всегда лгут.
Алиса плохо знала французский, однако задумалась: а что, если профессор прав?
Между тем прямо к трибуне выкатилось О и закричало:
— От имени коалиции Й и О предлагаю изгнать Ё из алфавита и заменить его сочетанием ЙО!
— Йож — это все-таки лучше, чем Еж, — заметил Ёж.
— У меня есть и третий вопрос, — продолжал X. — Он как раз касается полугласного Й, именуемого «кратким», — оно лишено права образовывать слоги…
— Протестую! — завопило Й, тоже взобравшись на возвышение. — Требую, чтобы впредь меня именовали «длинным», ибо каждому видно, что я на голову длиннее И!
— И-и-и, — завизжали И, — а ты поработай с наше, как раз и укоротишься!
Это заявление вызвало бурю негодования со стороны А, О и Е:
— Что вы, И, называете работой? — презрительно спросило О, крутившееся на помосте. — Да на всё это предложение, которое я сейчас произношу, вас всего-то пара штук! Зато мы крутимся круглые сутки без сна и отдыха!
— Хорошо сказано! — загалдели А и Е. — Мы заняты чуть не в каждом слове, да порой не в одном, а в двух-трёх местах!
Ответ прозвучал с галёрки — беспризорное И, чумазое, как трубочист, приплясывая, издевательски пропело:
— А и Бе
сидели на трубе,
А упало,
Бе пропало —
кто остался на трубе?
— Э… попрошу не шуметь, — проснулся председатель Эму. — Надо быть скромнее. Берите пример с Э оборотного.
Флегматичное Э оборотилось спиной к залу так, чтобы никто не видел, — и показало язык.
Между тем согласные, не обращая особого внимания на перебранку между гласными, были заняты своей забавой: между фракциями Ш и Щ шёл торг.
— Хотим быть Щ, — говорили Ш, — пришейте нам хвосты!
— Ща! — отвечали Щ. — Пришей кобыле хвост! А впрочем, нам наши хвосты надоели. Хотим быть Ш!
— Ша, ребята! — кричали Ш. — Будем договариваться: вы нам хвосты, а мы вам — что?
Одно только Ц цокало языком и цинично улыбалось, понимая, что без хвоста оно станет никем или ему придётся перевернуться.
Именно в этот момент, услышав песенку о пропавшем Бе, обидчивое Б подняло голову и завопило:
— Согласные, наших бьют!
— У-у-у… — гудел правозащитник X, пытаясь продолжить прерванную речь.
