Алиса очень надеялась, что не придется — она не любила играть в прятки.
— Потому что, когда я вожу, — объясняла она, — мне всё время кажется, будто я потеряла что-то и никак не могу найти — в этом нет ничего забавного, а когда я прячусь — ещё хуже, потому что мне не хочется, чтобы меня нашли, но не хочется и чтобы меня потеряли навсегда, так что в конце концов я сама начинаю теряться… потому что не знаю, чего же мне хочется. В дочки-матери играть куда приятней.
Но ни прятки, ни казаки-разбойники ей, похоже, не грозили, потому что Слон направился в дальний угол парка, где уже собрались почти все звери и птицы, расположившиеся полукругом. Но прежде чем прибывшие заняли свои места, было много топанья и шлепанья с места на место, много крику и хлопанья крыльями. Слон Елифант из-за своих габаритов вынужден был остаться в задних рядах, Алиса же со всей учтивостью, на какую была способна (главное, не наступить на кого-нибудь очень уж мелкого), пробилась сквозь толпу, чтобы посмотреть, ради чего собралась сюда вся эта почтенная публика.
На ящике из-под мыла, поджав одну лапу и обратившись клювом к собравшимся, стояла желтоперая тучная птица. В когтях она сжимала свернутый пергаментный свиток и нетерпеливо постукивала им по краю ящика. Алиса самым внимательным образом оглядела эту птицу, занимавшую место председателя, — таких она ещё не видела и очень хотела выяснить, как эта птица называется. Оглядела ещё разок — да вдруг и узнала.
— Ах, как видно, это — Эму!
(Посмотрите на картинку, и сами поймёте, как Алиса об этом узнала.)
— Очень, очень видный, очевидный Эму — писаный красавец, — проговорил за спиной у Алисы тоненький голосок, который на слове писаный как будто чуть-чуть утолщился.
Говоривший говорил курсивом — это Алиса сразу поняла, хотя, как это ей удалось, объяснить она не смогла бы, — просто всё прозвучало с каким-то странным иностранным акцентом, с каким-то изящным наклоном, без обычной прямолинейности и прямостоячести (очень надеюсь, что вы понятливей меня, потому что сам я ничего из сказанного не понял). В гуле толпы Алиса различила два выделявшихся голоса и какое-то странное пощелкивание; она обернулась.
Прямо у неё за спиной стояло пожилое китообразное в чёрной, пропитавшейся пылью профессорской мантии и академической шапочке с кисточкой; под одним плавником у него была зажата трость, под другим — толстая тетрадь в красном сафьяновом переплёте. А кисточку на профессорской шапочке подстригала некая личность, которую Алиса сразу же прозвала Цирюльником, и родом он был, конечно же, из Италии. («Я об этом сразу догадалась, — впоследствии объясняла Алиса своей сестре, — потому что курсив называют ещё италикой, разве я не права? Да и выглядел он как самый настоящий италиец».) Цирюльник был ростом вдвое меньше своего клиента, лицо имел белое-белое от пудры, волосы чёрные-чёрные и вьющиеся, а усы закрученные штопором и напомаженные. Что Алису удивило, так это ножницы, которыми Цирюльник подстригал профессорскую кисточку — вместо ножниц клацал челюстями маленький чешуйчатый Крокодильчик; вместо гребёнки была тысяченожка, а с плеча у Цирюльника небрежно свисал какой-то длинный и узкий Глубоководный Гад — «наверное, этот червь служит ремнем для правки опасной бритвы», — подумала Алиса, забыв удивиться нелепости всего зрелища в целом.
— Прошу прощения, — вежливо обратилась она к Цирюльнику. — Кажется, вы что-то сказали?
Ответил ей профессор.
— Не трудись понапрасну, — проговорил он, осторожно отстраняя Крокодильчика, — всё равно он не поймет, он изъясняется только на курсиве. Я бы мог ему перевести, но для этого надо изменить курс, поменять наклонение, избежав при этом падежа, произвести округление и пр., и пр., и на все потребуется немало времени.
— Никогда в жизни, — разинула рот Алиса, — я не встречала китов, тем более в профессорской мантии.
— Положение обязывает, — последовал ответ. — Я занимаю должность заместителя директора Высшей Китовой Школы. Да, я, кажется, забыл представиться: меня зовут Дэльфин (ударение, пожалуйста, на первый слог) Косаткинд. Потому что на самом деле я дельфин косатка, кровожаднейший из людоедов…
И хотя при этих словах лицо профессора озарилось самой милой, самой добродушной улыбкой, Алиса в ужасе отшатнулась.
— Дитя моё, я ведь сказал: «людоед»! «Детоед» или «девочкоед», согласись, звучит как-то не очень красиво, и я скорее умру с голоду, чем съем маленькую девочку. В этом отношении все косатки чрезвычайно щепетильны, а Косаткинды особенно. Не говоря уж о том, что я желаю, чтобы ты своими ушами услышала некий запрос, который я собираюсь вчинить председателю! А для этого ты должна быть жива, здорова и в отличной форме. Кстати, вопрос мой облачен в форму стихотворения, а стихотворная форма весьма отлична от прозаической, а уж профессорская или даже военная форма ей в подмётки не годится! Впрочем, не будем отвлекаться. Стихотворение называется: «Не было гвоздочка». Да ты, должно быть, его знаешь?
— Конечно, — с радостью подтвердила Алиса. — Я читала этот стишок, и не один раз. Поэтому вам вовсе не обязательно…
Но Дэльфина уже нельзя было остановить. Он стал в позу и продекламировал:
— «Не было гвоздочка… — трам-пам-пам… трампам-пам… — и король убит».
Гордо выпятив грудь, он застыл на некоторое время, как Памятник Поэту, после чего обратился к Алисе:
— Ну как, милочка, что ты об этом думаешь? Конечно, в этом опусе я кое-что опустил. («Да уж, хорошенькое опусщение», — подумала Алиса.) Зато осталась самая суть. Уверен, что Эму такой вопросик не по зубам.
Алиса была того же мнения, хотя и по иной причине: она точно знала, что птиц с зубами не бывает, но спорить не стала, лишь спросила:
— Скажите, пожалуйста, а что будут выбирать?
— Боже мой, понятия не имею, — ответил Дэльфин с легкой улыбкой.
Между тем Эму торжественно раскатал свиток (все сразу примолкли) и водрузил на свой костяной нос огромное пенсне (а стёкла у пенсне были такого размера, что через каждое из них приходилось смотреть в оба глаза — по очереди).
— Хм! — громко кашлянул председатель, призывая к тишине.
— Слушайте, слушайте! — тут же раздался голос из публики. К удивлению Алисы, оказалось, что голос принадлежит Крокодильчику.
Сердито глянув на нарушителя сначала через одно очко своего пенсне, потом через другое, оратор проорал:
— Друзья мо…
— Слушайте, слушайте! — снова крикнул Крокодильчик.
— Если он станет все время прерывать, — шепнула Алиса Дэльфину, — то и слушать будет нечего.
— Ничего не поделаешь, — ответил профессор, нежно глядя на крикуна, — после стрижки кисточек его любимейшее занятие — внимать разумным речам.
