— Мы решили, что он переобулся.
— Вы решили, что не стоит заморачиваться. И я вас понимаю, ради какого-то чурки упахиваться — себе дороже. Только проблема в том, что теперь мне приходится все это заново расследовать. Время упущено, информация забыта и уничтожена. В общем, дорогой вы мой человек, если вам совершенно нечего мне сказать, то я поеду обратно в Москву, а там я напишу в рапорте в Следственный комитет, что вы даже не пытались разрабатывать имеющийся в деле след третьего.
— Но я…
— Что — но я? Сейчас не время опасаться за свои погоны, Панков. Мне нужна информация. Что скажете? Есть у вас для меня информация?
Панков недовольно осмотрелся по сторонам, словно в поисках выхода. Было понятно, что московский оперативник Панкову решительно не нравился, но еще меньше ему нравилась перспектива оказаться фигурантом в рапорте. Тут, в Саранске, таким рапортом можно было разрушить всю карьеру. Начальство за такое по головке не погладит. С другой стороны, окажи поддержку — и получится, что ты сработал топорно и отправил за решетку невиновного. Самое обидное, что из Губаханова невиновный — как из коровы гоночный автомобиль.
Да, третий был. Панков это, конечно же, знал. На месте преступления в тот день имелись «свои моменты», от которых Панков предпочел отмахнуться. Три стакана. Три места вокруг самодельного стола, сооруженного из картонной коробки и куска фанеры. Следы шин в мерзлой грязи, которые не удалось приписать ни одной из машин, появлявшихся на стройке.
— Мои оперативники фотографировали, — тихо произнес Панков. — Я сейчас попрошу их переслать вам фотоархив.
— Спасибо, это мне очень поможет, — кивнул Иван, не спрашивая, какого хрена этот так называемый фотоархив не имеется в деле. — Что еще?
Панков рассказал все, что помнил. Иван спокойно слушал, не перебивал, иногда задавал вопросы и никак не показывал, что осуждает. Да он и не осуждал. Слишком много тут, в русской глубинке, беспробудной пьяной мешанины из человеческих судеб.
— Скажите, а про Черного Воина и вот это все — как вы думаете, Губаханов сам это придумал или этот третий действительно ему заливал в уши. Вам это лучше должно быть известно, вы же с ним тогда говорили, в тот самый день?
— Губаханов вряд ли до такого бы додумался. Когда мы его взяли, он жестко бредил. Вот прямо жестко. Мы вообще думали доктора ему вызывать, — рассказал Панков. — Только у нас, знаете ли, и с психиатричками тоже не очень. Пока мы думали да решали, он вроде оклемался и начал людей узнавать. А до этого хоть кино снимай, бился, кричал и на стене все какой-то знак пытался воспроизвести пальцем. Всю стену исчеркал камешком. Мы его даже побили чуток, чтобы в себя пришел. А он смеется и говорит: «Вы все умрете. Тысячелетняя битва проиграна».
— Почти проиграна, — поправил Иван. Панков с удивлением посмотрел на него, затем кивнул.
— Почти проиграна, да. Именно так он говорил.
— А знак можно посмотреть?
— Какой знак? — не понял следователь.
— Тот, что он на стене чертил. Вы его не стерли?
— Да кому он нужен, — пожал плечами следователь.
Он провел Ивана к обезьяннику, вывел оттуда пару алкашей, досыпавших на зассанном полу. Иван поморщился. Обезьянники всегда омерзительно и всегда одинаково воняют. Словно такой особенный бомжацкий парфюм. Сделал шаг вперед, к стене.
— Здесь?
— Да, вот тут. Весь угол. Сейчас я фонариком подсвечу, — сказал Панков, включая фонарик на телефоне.
Перед Иваном высветился кусок стены, изрешеченный тонкими палочками, кружочками, буковками и точками — совсем как у Конан Дойла в его «Пляшущих человечках».
— Видите, какой тут сыр-бор. Конечно, мы решили, что он с катушек слетел. Навязчивые идеи. Белая горячка. Руку до крови порезал камнем. То плакал, причитал: «Не помню, не помню». То говорил, что этот знак спасет его от всего. Потом вроде отпустило. Проснулся, не помнил уже почти ничего.
— Вот этот знак! — ткнул пальцем Иван в стену.
— Почему вы так уверены? — удивился Панков, заглядывая через руку Ивана на экран.
— Да очень просто. Это на самом деле слово. И слово это, если захотеть, можно даже прочитать. Вот, попробуйте сами, — и Иван показал на знак.
— Что же это такое? — прошептал следователь, вглядываясь. — Первая буква — «И», так?
— Так. Троеточие я не знаю, как читать, а дальше такая своеобразная буква «Н». — Иван задумчиво закусил губу.
— Ина?
— Ина, — кивнул Иван. Он был почти уверен, что перед ним тот самый знак «Ина», о котором говорил Губаханов. Тот, который загорелся в воздухе черным огнем, перед тем как все погрузилось в хаос.
29
Алиса перезвонила только к ночи, когда Иван уже дремал перед старым квадратным телевизором в местной гостинице. Сил не осталось никаких. Было бы неудивительно, если бы ему приснились оборотни, вампиры и прочая нечисть, — после всего того нагромождения абсурда, что вывалилось на него за эти два дня.
С трудом разлепив глаза, Иван не сразу понял, что это за звук такой противный. Оказалось, его телефон жужжит и вибрирует на журнальном столике, резонируя в стекло. Иван бросил взгляд на часы на стене. Половина первого. Затем проснулся окончательно и бросился к телефону.
— Нашли? — спросил он без всяких предисловий.
— Я вам не могла дозвониться.
— У меня телефон разрядился, я его только вот на зарядку поставил. Так что? Нашли?
— Да, я нашла ее. Я нашла связь, — сказала Алиса, голос ее победно звенел. — Я только не понимаю, как вы до этого додумались? Меркурий — это же вообще никак, никогда и никому. Ни в одну нормальную голову не придет.
— Серьезно? — нахмурился Иван. — Все-таки Меркурий? Дни были неслучайны?
— Да, — подтвердила она, волнуясь. — То есть нет. То есть связь есть, но не для всех убийств, только для тех, что расположены на линиях. Вы меня слушаете?
— Не то слово. Продолжайте, а потом я вам тоже кое-что расскажу.
— Если честно, я бы предпочла вам все показать. У меня тут и таблицы, и графики, и даже видеомодель есть.
— Все, как вы любите, — устало улыбнулся Иван. — Но, к сожалению, мне до вас не добраться, я не в Москве. Так что попробуйте в двух словах.
— В двух словах? Вы шутите?
— Нисколько.
— Гхм. Тогда извольте. Ретроградный Меркурий. Ну что, все прояснилось? — уточнила Алиса, явно издеваясь.
— И что это? — осторожно уточнил Иван. — Ладно, не два. Чуть больше слов, пожалуйста.
— Я попробую. Поначалу я сама чувствовала себя так, словно спятила и ищу соответствия в хаосе. Знаете, как шизофреники. Помните «Игры разума», там Рассел Кроу все в газетах и номерах машин искал коды секретных шифровок ВРАГОВ. Вот и я так же, мне уже везде мерещатся совпадения, знаки судьбы. Я весь день читала гороскопы, предсказания и лунные календари. Там столько хаоса, что любое соответствие можно найти. Но если говорить с математической точки зрения — ничего. А потом вы мне звоните с этим вашим Меркурием, и мне начинает казаться, что вы тоже спятили. Но я, как послушная девочка, забиваю дату убийства в Саранске, двадцать первое января, в Интернет. И туда же забиваю Меркурий. Просто слово.
