У нее подломились ноги, и Алиса осела на снег. Телефон замолчал. Ингвар отключился, все кончилось, к ней вернулась тишина. Алиса сидела на снегу рядом с мертвой девушкой и смотрела в пустоту, чувствуя с абсолютной точностью, что пустота смотрит на нее в ответ.
Полиция приехала только через час. Пригнали несколько машин, и «Скорую», и даже пожарную машину. Кто-то из начальства приехал на своей «Тойоте». Алиса сидела в машине у Андрея, что-то чертила и бормотала что-то себе под нос. Андрей, обхватив себя руками, качался и мотал головой. Он был совсем плох, и одного взгляда на него хватило полицейским, чтобы понять — «Скорую» они вызывали не зря.
— Посттравматический шок, — кивнул коренастый доктор в синих форменных брюках и пуховике того же цвета.
Врачи выглядели как спасатели, и Андрей потянулся к ним, как ребенок, и зарыдал, и дал вколоть себе успокоительное. Полицейские сконфуженно смотрели на погруженную в расчеты Алису. Они знали, что по головке никого не погладят. Эта странная девица в синем пальто оказалась права, и теперь всем им предстояло расхлебывать последствия того, что по их милости и при их попустительстве тут было совершено чудовищное ритуальное убийство. Вот и как теперь с нею говорить, как снимать показания?
— Их должно быть двое, — сказала она, сама выйдя из машины на улицу к полицейским. — Я почти уверена, что их должно быть двое. Это — единственное объяснение.
— Кого двое? Убийц? — с демонстративным вниманием переспросил полицейский, но заметил, как девушка прикладывает к уху телефон. Алиса говорила не с ним, а с Третьяковым.
— Там должно быть два тела. У меня не было времени и силы, я не смогла проверить это, но других объяснений нет. Если первая точка была в Лермонтове, то тел должно быть два. Здесь два, потому что здесь линии И-НЫ пересекаются. И еще — в Тошкине. Там — то же самое. Взгляни на даты, Иван.
— Ты просчитала по дням? — тут же догадался Третьяков. — Точно. Я думал о том, что мы, должно быть, пропустили какие-то места или не совсем поняли его замысел, но твоя версия… ее определенно стоит проверить. Сейчас же свяжусь с местными операми.
— Думаю, я прямо сейчас смотрю на одного из них, — холодно сказала Алиса. Холод, собственно, предназначался офицеру. — Уважаемый…
— Айгобек Айгулович, — представился полицейский исключительно вежливо, но посматривая на Алису с опаской, словно у нее могла оказаться в кармане скрытая камера.
Алиса замерла на секунду, затем сказала:
— Айгобек Айгулович, мы предполагаем, что убийца, которого мы называем Черным Воином, уже был здесь, в этой деревне, и уже убивал в этом конкретном месте.
— Но почему вы так предполагаете?
— Не нужно задавать вопросов. Время вопросов у вас вышло. Просто сделайте то, что вам говорят. Необходимо проверить место убийства самым тщательным образом на предмет второго тела. Оно пролежало здесь долго, больше двух лет.
— Вы и дату мне скажете? — хмыкнул Айгобек Айгулович.
Алиса смерила его ледяным взглядом.
— Убийство было совершено девятнадцатого мая две тысячи пятнадцатого года. Оно было следующим за Саранском. Я могу вам даже время назвать.
— Но как… — начал полицейский и тут же подавился, наткнувшись на презрительный взгляд Алисы.
— Вам пытались объяснить, но никто не захотел слушать. Теперь у вас будет два тела вместо одного, — отрезала Алиса. К ее удивлению, полицейский подчинился, отошел и принялся раздавать указания по рации. Третьяков невольно рассмеялся там, на другом конце эфира.
— Что не так? — спросила его Алиса, продолжая излучать холод даже по телефону.
— Все так. Просто если бы я сейчас был там, я бы тоже не стал с тобой спорить. Просто побежал бы исполнять то, что ты приказала, — продолжал улыбаться он. — Ты мне, кстати, такой нравишься куда больше.
— А мне ничего не нравится.
— Я понимаю. Такое пережить. Слушай, ты сама-то как? Хочешь, я за тобой приеду? Я могу добраться до Йошкар-Олы за полдня.
— Нет, спасибо, — чуть-чуть оттаяла Алиса. — Это будет лишним. И потом, я, в целом, в порядке. Мне очень жаль этого мальчика, Андрея. Я не должна была… Я не подумала, как это может его потрясти.
— Ты и не должна была об этом думать, Алиса. Ты сама в таком же шоке, как и он.
— Но ведь я не в шоке, Иван, — возразила она. — Я знала, куда шла, и знала, зачем.
— И зачем же? — спросил Третьяков. — Я этого не понимаю. Зачем ты делаешь это, Алиса? Это не твоя работа — героически пойти в темный лес, в котором может прятаться маньяк-убийца, которому нравится отрубать головы.
— Нет, Третьяков, опять ты все не так понял. Ты неверно его оцениваешь. Ингвару вовсе не нравится отрубать головы. Он ведет войну и делает все возможное — с его точки зрения, — чтобы избежать лишних жертв.
— И каких же «лишних» жертв он избежал? — спросил Иван. — Может быть, он и не собирался тебя убивать.
— Собирался, — уверенно ответила Алиса, залезая в «Тойоту» местного начальника. — Но не стал.
— И ты так уверена в этом, потому что… можешь читать его мысли? — бросил Иван.
— Я так уверена в этом, потому что он мне об этом сказал, — ответила Алиса. Третьяков закашлялся и подавился дымом от собственной сигареты. — Ты не знал? Он… звонил мне. Он позвонил мне прямо туда, когда я стояла рядом с нею. Он… словно видел меня, знал, где я.
— Может быть, он еще был там? — тихо спросил Иван, и Алису передернуло от ужаса.
— Нет, его нет. Я бы… не знаю, я бы почувствовала.
— Тогда как… — задумался Третьяков, — как он мог знать?
— Он сказал, что мы неразрывно связаны и что теперь он всегда будет рядом со мной. Будет меня защищать! — нервно усмехнулась Алиса. «Тойота» тронулась с места, а она этого даже не заметила. Погибнуть в автокатастрофе — это больше не было самым страшным кошмаром для Алисы Морозовой. — Есть еще кое-что, Ваня… — Алиса прикусила губу. Она еще никогда так не обращалась к Третьякову.
— Что такое, Алиса?
— В этом разговоре, Ваня, он признался, что убил моего отца.
49
Убитая девушка оказалась жительницей Нижнего Новгорода, шестнадцатилетней Наташей Штондой, фамилия склоняется, как пояснила ее рыдающая мать. Накануне Наташа уехала отдыхать к подруге. От чего отдыхать? Мать разрыдалась еще горше. Да, Наташа не была образцово-показательной дочерью, а у матери совсем не было времени, чтобы заниматься ее воспитанием. Да, безотцовщина. От ее отца, Яна Штонды, осталась только запись в Наташином свидетельстве о рождении, да еще фамилия эта странная. Сбежал почти сразу после рождения дочери — ищи-свищи, и на алименты не подашь, и от государства помощи не получишь как мать-одиночка. Женился же ведь, с государства, стало быть, взятки гладки. Наташа росла, как сорная трава, и к своим шестнадцати чего только не перепробовала, почему и выглядела на двадцать с лишним. А ведь какая была чудесная девочка, когда в садик ходила. Стишки читала про любимую маму. И вот — нет ее, а мать жива.
